Page 41 - Олеся

Я свесил ноги с кровати и с изумлением поглядел на Ярмолу.
– Уезжать? Куда уезжать? Зачем? Ты, верно, с ума сошел?
– Ничего я с ума не сходил, – огрызнулся Ярмола. – Вы не чули, что вчерашний град
наробил? У половины села жито, как ногами, потоптано. У кривого Максима, у Козла, у
Мута, у Прокопчуков, у Гордия Олефира… наслала-таки шкоду ведьмака чертова… чтоб ей
сгинуть!
Мне вдруг, в одно мгновение, вспомнился весь вчерашний день, угроза, произнесенная
около церкви Олесей, и ее опасения.
– Теперь вся громада бунтуется, – продолжал Ярмола. – С утра все опять перепились и
орут… И про вас, панычу, кричат недоброе… А вы знаете, яка у нас громада?.. Если они
ведьмакам що зробят, то так и треба, то справедливое дело, а вам, панычу, я скажу одно –
утекайте скорейше.
Итак, опасения Олеси оправдались. Нужно было немедленно предупредить ее о
грозившей ей и Мануйлихе беде. Я торопливо оделся, на ходу сполоснул водою лицо и через
полчаса уже ехал крупной рысью по направлению Бисова Кута.
Чем ближе подвигался я к избушке на курьих ножках, тем сильнее возрастало во мне
неопределенное, тоскливое беспокойство. Я с уверенностью говорил самому себе, что сейчас
меня постигнет какое-то новое, неожиданное горе.
Почти бегом пробежал я узкую тропинку, вившуюся по песчаному пригорку. Окна
хаты были открыты, дверь растворена настежь.
– Господи! Что же такое случилось? – прошептал я, входя с замиранием сердца в сени.
Хата была пуста. В ней господствовал тот печальный, грязный беспорядок, который
всегда остается после поспешного выезда. Кучи сора и тряпок лежали на полу, да в углу
стоял деревянный остов кровати…
С стесненным, переполненным слезами сердцем я хотел уже выйти из хаты, как вдруг
мое внимание привлек яркий предмет, очевидно нарочно повешенный на угол оконной рамы.
Это была нитка дешевых красных бус, известных в Полесье под названием «кораллов», –
единственная вещь, которая осталась мне на память об Олесе и об ее нежной, великодушной
любви.

<1898 >