Page 1 - Превращение

1
Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у
себя в постели превратился в страшное насекомое. Лежа на панцирнотвердой спине, он
видел, стоило ему приподнять голову, свой коричневый, выпуклый, разделенный
дугообразными чешуйками живот, на верхушке которого еле держалось готовое вот-вот
окончательно сползти одеяло. Его многочисленные, убого тонкие по сравнению с
остальным телом ножки беспомощно копошились у него перед глазами.

«Что со мной случилось?» – подумал он. Это не было сном. Его комната, настоящая,
разве что слишком маленькая, но обычная комната, мирно покоилась в своих четырех
хорошо знакомых стенах. Над столом, где были разложены распакованные образцы
сукон – Замза был коммивояжером, – висел портрет, который он недавно вырезал из
иллюстрированного журнала и вставил в красивую золоченую рамку. На портрете была
изображена дама в меховой шляпе и боа, она сидела очень прямо и протягивала зрителю
тяжелую меховую муфту, в которой целиком исчезала ее рука.
Затем взгляд Грегора устремился в окно, и пасмурная погода – слышно было, как по
жести подоконника стучат капли дождя – привела его и вовсе в грустное настроение.
«Хорошо бы еще немного поспать и забыть всю эту чепуху», – подумал он, но это было
совершенно неосуществимо, он привык спать на правом боку, а в теперешнем своем
состоянии он никак не мог принять этого положения. С какой бы силой ни
поворачивался он на правый бок, он неизменно сваливался опять на спину. Закрыв
глаза, чтобы не видеть своих барахтающихся ног, он проделал это добрую сотню раз и
отказался от этих попыток только тогда, когда почувствовал какую-то неведомую дотоле,
тупую и слабую боль в боку.

«Ах ты, господи, – подумал он, – какую я выбрал хлопотную профессию! Изо дня в день в
разъездах. Деловых волнений куда больше, чем на месте, в торговом доме, а кроме того,
изволь терпеть тяготы дороги, думай о расписании поездов, мирись с плохим,
нерегулярным питанием, завязывай со все новыми и новыми людьми недолгие, никогда
не бывающие сердечными отношения. Черт бы побрал все это!» Он почувствовал вверху
живота легкий зуд; медленно подвинулся на спине к прутьям кровати, чтобы удобнее
было поднять голову; нашел зудевшее место, сплошь покрытое, как оказалось, белыми
непонятными точечками; хотел было ощупать это место одной из ножек, но сразу
отдернул ее, ибо даже простое прикосновение вызвало у него, Грегора, озноб.
Он соскользнул в прежнее свое положение. «От этого раннего вставания, – подумал он, –
можно совсем обезуметь. Человек должен высыпаться. Другие коммивояжеры живут,
как одалиски. Когда я, например, среди дня возвращаюсь в гостиницу, чтобы переписать
полученные заказы, эти господа только завтракают. А осмелься я вести себя так, мои
хозяин выгнал бы меня сразу. Кто знает, впрочем, может быть, это было бы даже очень
хорошо для меня. Если бы я не сдерживался ради родителей, я бы давно заявил об уходе,
я бы подошел к своему хозяину и выложил ему все, что о нем думаю. Он бы так и
свалился с конторки! Странная у него манера – садиться на конторку и с ее высоты
разговаривать со служащим, который вдобавок вынужден подойти вплотную к конторке
из-за того, что хозяин туг на ухо. Однако надежда еще не совсем потеряна: как только я
накоплю денег, чтобы выплатить долг моих родителей – на это уйдет еще лет пять-
шесть, – я так и поступлю. Тут-то мы и распрощаемся раз и навсегда. А пока что надо
подниматься, мой поезд отходит в пять».
И он взглянул на будильник, который тикал на сундуке. «Боже правый!» – подумал он.
Было половина седьмого, и стрелки спокойно двигались дальше, было даже больше
половины, без малого уже три четверти. Неужели будильник не звонил? С кровати было
видно, что он поставлен правильно, на четыре часа; и он, несомненно, звонил. Но как
можно было спокойно спать под этот сотрясающий мебель трезвон? Ну, спал-то он
неспокойно, но, видимо, крепко. Однако что делать теперь? Следующий поезд уходит в
семь часов; чтобы поспеть на него, он должен отчаянно торопиться, а набор образцов
еще не упакован, да и сам он отнюдь не чувствует себя свежим и легким на подъем. И
даже поспей он на поезд, хозяйского разноса ему все равно не избежать – ведь
рассыльный торгового дома дежурил у пятичасового поезда и давно доложил о его,
Грегора, опоздании. Рассыльный, человек бесхарактерный и неумный, был ставленником
хозяина. А что, если сказаться больным? Но это было бы крайне неприятно и показалось
бы подозрительным, ибо за пятилетнюю свою службу Грегор ни разу еще не болел.