Page 13 - Приглашение на казнь
P. 13

уминая ладонью лоб. Закатный луч повторял уже знакомые эффекты.
                  "Вероятно,  завтра,  -- сказал со вздохом Цинциннат. -- Слишком
                  тихо было сегодня, а уже завтра, спозаранку --".
                       Некоторое время все  молчали:  глиняный кувшин с  водой на
                  дне,  поивший всех  узников мира;  стены,  друг другу на  плечи
                  положившие руки,  как  четверо  неслышным  шепотом  обсуждающих
                  квадратную тайну;  бархатный паук, похожий чем-то на Марфиньку;
                  большие черные книги на столе...
                       "Какое  недоразумение!"   --   сказал  Цинциннат  и  вдруг
                  рассмеялся.   Он  встал,   снял  халат,  ермолку,  туфли.  Снял
                  полотняные штаны и  рубашку.  Снял,  как  парик,  голову,  снял
                  ключицы,  как ремни,  снял грудную клетку,  как кольчугу.  Снял
                  бедра, снял ноги, снял и бросил руки, как рукавицы, в угол. То,
                  что  оставалось от  него,  постепенно рассеялось,  едва окрасив
                  воздух.  Цинциннат сперва просто наслаждался прохладой;  затем,
                  окунувшись совсем в свою тайную среду, он в ней вольно и весело
                  --
                       Грянул железный гром засова,  и  Цинциннат мгновенно оброс
                  всем  тем,  что  сбросил,  вплоть до  ермолки.  Тюремщик Родион
                  принес в круглой корзиночке,  выложенной виноградными листьями,
                  дюжину палевых слив -- подарок супруги директора.
                       Цинциннат, тебя освежило преступное твое упражнение.



                         III




                       Цинциннат   проснулся   от    рокового   рокота   голосов,
                  нараставшего в коридоре.
                       Хотя накануне он и готовился к такому пробуждению,  -- все
                  равно,  --  с сердцем,  с дыханием не было сладу.  Полою сердце
                  прикрыв,  чтобы оно не видело, -- тише, это ничего (как говорят
                  ребенку в  минуту невероятного бедствия),  --  прикрыв сердце и
                  слегка привстав,  Цинциннат слушал. Было шарканье многих шагов,
                  в  различных слоях слышимости;  были голоса --  тоже во  многих
                  разрезах;   один   набегал,   вопрошающий;   другой,   поближе,
                  ответствовал. Спеша из глубины, кто-то пронесся и заскользил по
                  камню,  как  по  льду.  Бас  директора  произнес  среди  гомона
                  несколько  слов  --  невнятных,  но  бессомненно повелительных.
                  Страшнее всего было то, что сквозь эту возню пробивался детский
                  голос,   --  у  директора  была  дочка.  Цинциннат  различал  и
                  жалующийся тенорок своего адвоката, и бормотание Родиона... Вот
                  опять,  на  бегу,  кто-то задал гулкий вопрос,  и  кто-то гулко
                  ответил. Кряхтение, треск, стукотня, -- точно шарили палкой под
   8   9   10   11   12   13   14   15   16   17   18