Page 17 - Приглашение на казнь
P. 17

столе-стуле  стоят,  к  решетке рученьки-ноженьки тянут,  ровно
                  мартышка кволая.  А небо-то синехонько, касаточки летают, опять
                  же  облачка --  благодать,  ра-адость!  Сымаю их это,  как дите
                  малое,  со стола-то,  --  а сам реву,  -- вот истинное слово --
                  реву... Оченно, значит, меня эта жалость разобрала.
                       -- Повести его,  что ли, наверх? -- нерешительно предложил
                  адвокат.
                       -- Это,  что же,  можно,  --  протянут Родион со степенным
                  добродушием, -- это всегда можно.
                       -- Облачитесь в халат, -- произнес Роман Виссарионович.
                       Цинциннат сказал:
                       -- Я покоряюсь вам,  --  призраки,  оборотни,  пародии.  Я
                  покоряюсь вам.  Но все-таки я требую,  -- вы слышите, требую (и
                  другой Цинциннат истерически затопал,  теряя туфли),  --  чтобы
                  мне  сказали,  сколько мне  осталось жить...  и  дадут  ли  мне
                  свидание с женой.
                       -- Вероятно,   дадут,   --  ответил  Роман  Виссарионович,
                  переглянувшись с Родионом.  -- Вы только не говорите так много.
                  Ну-с, пошли.
                       -- Пожалуйте,  --  сказал Родион и толкнул плечом отпертую
                  дверь.
                       Все трое вышли:  впереди --  Родион,  колченогий, в старых
                  выцветших шароварах,  отвисших на заду;  за ним --  адвокат, во
                  фраке,  с  нечистой тенью на целлулоидовом воротничке и каемкой
                  розоватой кисеи на затылке,  там, где кончался черный парик; за

                  ним,  наконец,  Цинциннат,  теряющий  туфли,  запахивающий полы
                  халата.
                       У  загиба коридора другой стражник,  безымянный,  дружески
                  отдал  им  честь.  Бледный  каменный  свет  сменялся  областями
                  сумрака.  Шли,  шли,  --  за излукой излука, -- и несколько раз
                  проходили мимо  одного  и  того  же  узора  сырости  на  стене,
                  похожего  на  страшную  ребристую  лошадь.  Кое-где  надо  было
                  включить  электричество;   горьким,   желтым  огнем  загоралась
                  пыльная лампочка, вверху или сбоку. Случалось, впрочем, что она
                  была  мертвая,  и  тогда шаркали в  плотных потемках.  В  одном
                  месте,  где нежданно и  необъяснимо падал сверху небесный луч и
                  дымился,  сиял,  разбившись на щербатых плитах, дочка директора
                  Эммочка,  в  сияющем клетчатом платье  и  клетчатых носках,  --
                  дитя,  но с мраморными икрами маленьких танцовщиц,  -- играла в
                  мяч,   мяч  равномерно  стукался  об  стену.   Она  обернулась,
                  четвертым и  пятым  пальцем смазывая прочь  со  щеки  белокурую
                  прядь,   и  проводила  глазами  коротенькое  шествие.   Родион,
                  проходя, ласково позвенел ключами; адвокат вскользь погладил ее
                  по  светящимся волосам;  но она глядела на Цинцинната,  который
                  испуганно улыбнулся ей.  Дойдя  до  следующего колена коридора,
   12   13   14   15   16   17   18   19   20   21   22