Page 155 - Хождение по мукам. Сёстры

36
Даша и Катя в шубах и в пуховых платках, накинутых на голову, быстро шли по еле
освещенной Малой Никитской. Хрустели под ногами тонкие пленки льда. На
захолодевшее зеленоватое небо поднимался двурогий ясный месяц. Кое-где брехали за
воротами собаки. Даша, смеясь во влажный пушок платка, слушала, как хрустят
льдинки.
– Катя, если бы выдумать такой инструмент и приставить сюда, – Даша положила руку на
грудь, – можно бы записывать необыкновенные вещи… – Даша тихо запела. Катя взяла
ее под руку.

– Ну, идем, идем!
Через несколько шагов Даша опять остановилась.

– Катя, а ты веришь, что – революция?
Вдали колола глаза электрическая лампочка над подъездом Юридического клуба, где
сегодня в половине десятого вечера, под влиянием сумасшедших слухов из Петрограда,
было устроено кадетской фракцией публичное собрание для обмена впечатлениями и
для нахождения общей формулы действия в эти тревожные дни.

Сестры вбежали по лестнице во второй этаж и, не снимая шуб, только откинув платки,
вошли в полную народа залу, напряженно слушавшую румяного, бородатого, тучного
барина с приятными движениями больших рук.

– …События нарастают с головокружительной быстротой, – говорил он красивым
баритоном. – В Петрограде вчера вся власть перешла к генералу Хабалову, который
расклеил по городу следующую афишу: «В последние дни в Петрограде произошли
беспорядки, сопровождавшиеся насилием и посягательством на жизнь воинских и
полицейских чинов. Воспрещаю всякое скопление на улицах. Предваряю население
Петрограда, что мною подтверждено в войсках употреблять в дело оружие, не
останавливаясь ни перед чем для водворения порядка в столице…»

– Палачи! – прогудел чей-то семинарский бас из глубины зала.
– …Это объявление, как и следовало ожидать, переполнило чашу терпения. Двадцать
пять тысяч солдат всех родов оружия петроградского гарнизона перешли на сторону
восставших…

Он не успел договорить, – зал треснул от рукоплесканий. Несколько человек вскочило на
стулья и кричало что-то, делая жесты, будто протыкая насквозь старый порядок. Оратор
с широкой улыбкой глядел на бунтующий зал, – затем поднял руку и продолжал:

– Только что получена чрезвычайной важности телефонограмма. – Он полез в карман
клетчатого пиджака и развернул листочек бумажки. – Сегодня председателем
Государственной думы, Родзянко, послана государю телеграмма по прямому проводу:
«Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт,
продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. На улице происходит
беспорядочная стрельба. Частью войска стреляют друг в друга. Необходимо немедленно
поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство.
Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю бога, чтобы в этот час
ответственность не пала на венценосца».
Румяный барин опустил листочек и блестящими глазами обвел зал. Такого
захватывающего дух спектакля не помнили москвичи.
– Мы стоим, господа, на грани готового совершиться величайшего события нашей
истории, – продолжал он бархатным, рокочущим голосом. – Быть может, в эту минуту
там, – он вытянул руку, как на статуе Дантона, – там уже свершилось чаяние стольких
поколений, и скорбные тени декабристов отомщены…

– Ох, господи! – не выдержав, ахнул женский голос.