Page 123 - Рассказы

научиться на аккордеоне или не отдать сельсоветским эти несчастные две сотки земли. И
своего добивался. Так и тут, с этим двигателем: Моня перестал видеть и понимать все
вокруг, весь отдался великой изобретательской задаче. Что бы он ни делал – ехал на машине,
ужинал, смотрел телевизор – все мысли о двигателе. Он набросал уже около десятка
вариантов двигателя, но сам же и браковал их один за одним. Мысль работала судорожно.
Моня вскакивал ночами, чертил какое-нибудь очередное колесо… В своих догадках он все
время топтался вокруг колеса, сразу с колеса начал и продолжал искать новые и новые
способы – как заставить колесо постоянно вертеться.
И наконец способ был найден. Вот он: берется колесо, например велосипедное,
закрепляется на вертикальной оси. К ободу колесо жестко крепится в наклонном положении
(под углом в 45 градусов к плоскости колеса, желоб – так, чтоб по желобу свободно мог
скользить какой-нибудь груз, допустим, килограммовая гирька). Теперь, если к оси, на
которой закреплено колесо, жестко же прикрепить (приварить) железный стерженек так,
чтобы свободный конец этого стерженька проходил над желобом, где скользит груз… То
есть если груз, стремясь вниз по желобу, упрется в этот стерженек, то он же будет его
толкать, ну, не толкать – давить на него будет, на стерженек-то! А стерженек соединен с
осью, ось закрутится – закрутится и колесо. Таким образом, колесо само себя будет крутить.
Моня придумал это ночью… Вскочил, начертил колесо, желоб, стерженек, грузик… И
даже не испытал особой радости, только удивился: чего же они столько времени головы-то
ломали! Он походил по горнице в трусах, глубоко гордый и спокойный, сел на подоконник,
закурил. В окно дул с улицы жаркий ветер, качались и шумели молодые березки возле
штакетника: пахло пылью. Моня мысленно вообразил вдруг огромнейший простор своей
родины, России,как бесконечную равнину, и увидел себя на той равнине – идет спокойно по
дороге, руки в карманах, поглядывает вокруг… И в такой ходьбе – ничего больше, идет, и
все,– почудилось Моне некое собственное величие. Вот так пройдет человек по земле – без
крика, без возгласов,– поглядит на все тут – и уйдет. А потом хватятся: кто был-то! Кто
был-то! Кто был… Кто был… Моня еще походил по горнице… Если бы он был не в трусах,
а в брюках, то уже теперь сунул бы руки в карманы и так походил бы – хотелось, Но лень
было надевать брюки, не лень, а совестно суетиться. Покой, могучий покой объял душу
Мони. Он лег на кровать, но до утра не заснул. Двигатель свой он больше не трогал – там все
ясно, а лежал поверх одеяла, смотрел через окно на звезды. Ветер горячий к утру поослаб,
было тепло, но не душно. Густое небо стало бледнеть, стало как ситчик голубенький,
застиранный… И та особенная тишина, рассветная, пугливая, невечная, прилегла под окно.
И скоро ее вспугнули, эту тишину,– скрипнули недалеко воротца, потом звякнула цепь у
колодца, потом с визгом раскрутился колодезный вал… Люди начали вставать. Моня все
лежал на кровати и смотрел в окно. Ничего вроде не изменилось, но какая желанная, дорогая
сделалась жизнь. Ах, черт возьми, как, оказывается, не замечаешь, что все тут прекрасно,
просто, бесконечно дорого. Еще полежал Моня с полчаса и тоже поднялся: хоть и рано, но
все равно уже теперь не заснуть.
Подсел к столу, просмотрел свой чертежик… Странно, что он не волновался и не
радовался. Покой все пребывал в душе. Моня закурил, откинулся на спинку стула и стал
ковырять спичкой в зубах – просто так, нарочно, чтобы ничтожным этим действием
подчеркнуть огромность того, что случилось ночью и что лежало теперь на столе в виде
маленьких рисунков. И Моня испытал удовольствие: на столе лежит чертеж вечного
двигателя, а он ковыряется в зубах. Вот так вот, дорогие товарищи!.. Вольно вам в жарких
перинах трудиться на заре с женами, вольно сопеть и блаженствовать – кургузые. Еще и с
довольным видом будут ходить потом днем, будут делать какие-нибудь маленькие дела и
при этом морщить лоб – как если бы они думали. Ой-ля-ля! Даже и думать умеете?!
Гляди-ка. Впрочем, что же: выдумали же, например, рукомойник. Ведь это же какую голову
надо иметь, чтобы… Ах, люди, люди. Моня усмехнулся и пошел к человеческому
изобретению – к рукомойнику – умываться.
И все утро потом Моня пробыл в этом насмешливом настроении. Бабка заметила, что