Page 121 - Рассказы

руках.
– Одно предупреждение, – деловито заговорил Спирька. – Что у нас тут случилось –
никому ни звука. Старикам сами накажите. Я на время исчезаю с горизонта, Сергей
Юрьевич, я тебя, извини, все же уработаю.
– Как это… уработаю? – глупо переспросила Ирина Ивановна,
– Я получил аванец… я его должен отработать.– Не знал Спирька, когда произойдет, но
придет он сюда однажды – спокойный, красивый, нарядный – скажет: "Я пришел платить". И
что уж это будет за ситуация такая и кто такой будет Спирька, только учитель растеряется,
станет жалким. И станет просить: "Спиридон, я был глуп, я прошу прощения…" – "Ну, ну, –
скажет Спирька вежливо, – не надо сразу в штаны класть. Тут же женщина… жена ваша, она
должна уважать вас"
– Какой аванс? – все никак не могла понять Ирина Ивановна.– У кого взяли?
– Он мне будет мстить. Отомстит,– пояснил учитель,– Хорошо, Спиридон, я принял к
сведению.– Учитель взял себя в руки,– Мы никому ничего не расскажем.
– Вот так… Будьте здоровы пока.– Спирька вышел.
"А куда это я исчезаю-то?" – подумал он. Даже остановился. Только теперь четливо
дошло вдруг до сознания, что он, оказывается, решил уехать.
"А куда, куда?" Но оказалось, что он и это знает: в город Б-ск, что в полсотне ки метров
отсюда. Когда он все это решил, он не знал, но в нем это уже жило. И толлько прирожденная
осторожность требовала, чтобы решение еще раз проверилось.
Минуя дом, Спирька пошел в гараж. Там еще пережил веселые глаза шоферов. Злился в
душе, нервничал, Взял путевку в рейс подальше и скоро уехал.
Дорогой немного успокоился. Стал думать, Хотел опять породить в своем воображении
сладостную картину, какая озарила его, когда он разговаривал утром с учителем: придет он к
нему – вежливый, нарядный… Но желанная картина что-то не возникала. Спирька в досаде
хотел распалить себя, помочь; ну, ну – придет… "Здравствуйте!" Нет… Не выходит.
Противно думать обо всем этом. Его вдруг поразило, и даже отказался так понимать себя: не
было настоящей, всепожирающей злобы учителя. Все эти видения; учитель висит головой
вниз, или: учитель, бледный, жалкий ползает у него в ногах,– это так хотелось Спирьке, чтоб
они, эти картины, стали желанными, сладостными. Тогда бы можно, наверно, и успокоиться,
и когда-нибудь так и сделать: повесить учителя головой вниз. Ведь надо же желать
чего-нибудь лютому врагу! Надо же хоть мысленно видеть его униженным, раздавленным.
Надо! Но Спирька даже заерзал на сиденье; он понял, что не находит в себе зла к учителю.
Ее бы он догадался подумать и про всю свою жизнь, он тоже понял бы, вспомнил бы, что
вообще никогда никому не желал зла. Но он так не подумал, а отчаянно сопротивлялся,
вызывал в душе злобу.
"Ну, фраер!.. тряпка, что ж ты? Тебя метелят, как тварь подзаборную, а ты… Ну! Ведь
как били-то! Смеясь и играя… Возили. Топтали. Что же ты? Ведь над тобой смеяться будут.
И первый будет смеяться учитель. Что же ты? Ведь. ни одна же баба к себе не допустит
такую слякоть". Злости не было.
А как же теперь? На этот вопрос Спирька не знал, как ответить. И потом, в течет дня,
он еще пытался понять: "Как теперь?" И не мог.
Вообще, собственнная жизнь вдруг опостылела, показалась чудовищно лишенной
смысла. И в этом Спирька все больше утверждался. Временами он даже испытывал к себе
мерзость. Такого никогда не было с ним. В душе наступил покой, но какой-то мертвый
покой, такой покой, когда заблудившийся человек до конца понимает, что он заблудился, и
садится на пенек. Не кричит больше, не ищет тропинку, садится и сидит, и все.
Спирька так и сделал: свернул с дороги в лес, въехал на полянку, заглушил мотор,
вылез, огляделся и сел на пенек.
"Вот где стреляться-то,– вдруг подумал он спокойно.– А то-на кладбище припорол.
Здесь хоть красиво",
Красиво было, правда. Только Спирька специально не разглядывал эту красоту, а