Page 121 - Рассказы
P. 121

руках.
                     – Одно  предупреждение, –  деловито заговорил  Спирька. –  Что  у  нас  тут  случилось  –
               никому  ни  звука.  Старикам  сами  накажите.  Я  на  время  исчезаю  с  горизонта,  Сергей
               Юрьевич, я тебя, извини, все же уработаю.
                     – Как это… уработаю? – глупо переспросила Ирина Ивановна,
                     – Я получил аванец… я его должен отработать.– Не знал Спирька, когда произойдет, но
               придет он сюда однажды – спокойный, красивый, нарядный – скажет: "Я пришел платить". И
               что уж это будет за ситуация такая и кто такой будет Спирька, только учитель растеряется,
               станет жалким. И станет просить: "Спиридон, я был глуп, я прошу прощения…" – "Ну, ну, –
               скажет Спирька вежливо, – не надо сразу в штаны класть. Тут же женщина… жена ваша, она
               должна уважать вас"
                     – Какой аванс? – все никак не могла понять Ирина Ивановна.– У кого взяли?
                     – Он мне будет мстить. Отомстит,– пояснил учитель,– Хорошо, Спиридон, я принял к
               сведению.– Учитель взял себя в руки,– Мы никому ничего не расскажем.
                     – Вот так… Будьте здоровы пока.– Спирька вышел.
                     "А  куда  это  я  исчезаю-то?"  –  подумал  он.  Даже остановился. Только теперь  четливо
               дошло вдруг до сознания, что он, оказывается, решил уехать.
                     "А куда, куда?" Но оказалось, что он и это знает: в город Б-ск, что в полсотне ки метров
               отсюда. Когда он все это решил, он не знал, но в нем это уже жило. И толлько прирожденная
               осторожность требовала, чтобы решение еще раз проверилось.
                     Минуя дом, Спирька пошел в гараж. Там еще пережил веселые глаза шоферов. Злился в
               душе, нервничал, Взял путевку в рейс подальше и скоро уехал.
                     Дорогой немного успокоился. Стал думать, Хотел опять породить в своем воображении
               сладостную картину, какая озарила его, когда он разговаривал утром с учителем: придет он к
               нему – вежливый, нарядный… Но желанная картина что-то не возникала. Спирька в досаде
               хотел  распалить  себя,  помочь;  ну,  ну  –  придет…  "Здравствуйте!"  Нет…  Не  выходит.
               Противно думать обо всем этом. Его вдруг поразило, и даже отказался так понимать себя: не
               было настоящей, всепожирающей злобы учителя. Все эти видения;  учитель висит головой
               вниз, или: учитель, бледный, жалкий ползает у него в ногах,– это так хотелось Спирьке, чтоб
               они, эти картины, стали желанными, сладостными. Тогда бы можно, наверно, и успокоиться,
               и  когда-нибудь  так  и  сделать:  повесить  учителя  головой  вниз.  Ведь  надо  же  желать
               чего-нибудь лютому врагу! Надо же хоть мысленно видеть его униженным, раздавленным.
               Надо! Но Спирька даже заерзал на сиденье; он понял, что не находит в себе зла к учителю.
               Ее бы он догадался подумать и про всю свою жизнь, он тоже понял бы, вспомнил бы, что
               вообще  никогда  никому  не  желал  зла.  Но  он  так  не  подумал,  а  отчаянно  сопротивлялся,
               вызывал в душе злобу.
                     "Ну, фраер!.. тряпка, что ж ты? Тебя метелят, как тварь подзаборную, а ты… Ну! Ведь
               как били-то! Смеясь и играя… Возили. Топтали. Что же ты? Ведь над тобой смеяться будут.
               И  первый  будет  смеяться  учитель.  Что же  ты?  Ведь.  ни одна же  баба  к  себе  не  допустит
               такую слякоть". Злости не было.
                     А как же теперь? На этот вопрос Спирька не знал, как ответить. И потом, в течет дня,
               он еще пытался понять: "Как теперь?" И не мог.
                     Вообще,  собственнная  жизнь  вдруг  опостылела,  показалась  чудовищно  лишенной
               смысла. И в этом Спирька все больше утверждался. Временами он даже испытывал к себе
               мерзость.  Такого  никогда  не  было  с  ним.  В  душе  наступил  покой,  но  какой-то  мертвый
               покой, такой покой, когда заблудившийся человек до конца понимает, что он заблудился, и
               садится на пенек. Не кричит больше, не ищет тропинку, садится и сидит, и все.
                     Спирька  так  и  сделал:  свернул  с  дороги  в  лес,  въехал  на  полянку,  заглушил  мотор,
               вылез, огляделся и сел на пенек.
                     "Вот  где  стреляться-то,–  вдруг  подумал  он  спокойно.–  А  то-на  кладбище  припорол.
               Здесь хоть красиво",
                     Красиво  было,  правда.  Только  Спирька  специально  не  разглядывал  эту  красоту,  а
   116   117   118   119   120   121   122   123   124   125   126