Page 93 - Рассказы

наравне с ними. Нравилось Филиппу, что комсомольцы восстали против стариков сельских,
против их засилья. Было такое дело: поднялся весь молодой сознательный народ против
церковных браков. Неслыханное творилось… Старики ничего сделать не могут, злятся,
хватаются за бичи – хоть бичами, да исправить молокососов, но только хуже толкают их к
упорству. Веселое было время. Филипп, конечно, тут как тут: тоже против веньчанья, А
Марья – нет, не против: у Марьи мать с отцом крепкие, да и сама она окончательно
выпряглась из передовых рядов: хочет венчаться. Филипп очутился в тяжелом положении.
Он уговаривал Марью всячески (он говорить был мастер, за это, наверно, и любила его
Марья – искусство, редкое на селе), убеждал, сокрушал темноту деревенскую, читал ей
статьи разные, фельетоны, зубоскалил с болью в сердце… Марья ни в какую: венчаться, и
все. Теперь, оглядываясь на свою жизнь, Филипп знал, что тогда он непоправимо сглупил.
Расстались они с Марьей, Филипп не изменился потом, никогда не жалел и теперь не жалеет,
что посильно, как мог участвовал в переустройстве жизни, а Марью жалел. Всю жизнь
сердце кровью плакало и болело. Не было дня, чтобы он не вспомнил Марью. Попервости
было так тяжко, что хотел руки на себя наложить. И с годами боль не ушла. Уже была семья
– по правилам гражданского брака – детишки были… А болело и болело по Марье сердце.
Жена его, Фекла Кузовникова, когда обнаружила у Филиппа эту его постоянную печаль,
возненавидела Филиппа. И эта глубокая тихая ненависть тоже стала жить в ней постоянно.
Филипп не ненавидел Феклу, нет… Но вот на войне, например, когда говорили: "Вы
защищаете ваших матерей, жен…", Филипп вместо Феклы видел мысленно Марью. И если
бы случилось погибнуть, то и погиб бы он с мыслью о Марье. Боль не ушла с годами, но,
конечно, не жгла так, как жгла первые женатые годы. Между прочим, он тогда и говорить
стал меньше. Активничал по-прежнему, говорил, потому что надо было убеждать людей, но
все как будто вылезал из своей большой горькой думы. Задумается-задумается, потом
спохватится – и опять вразумлять людей, опять раскрывать им глаза на новое, небывалое. А
Марья тогда… Марью тогда увезли из села. Зазнал ее какой-то (не какой-то, Филипп потом с
ним много раз встречался) богатый парень из Краюшкина, приехали, сосватали и увезли.
Конечно, венчались. Филипп спустя год спросил у Павла, мужа Марьи: "Не совестно было?
В церкву-то поперся…" На что Павел сделал вид, что удивился, потом сказал: "А чего мне
совестно-то должно быть?" – "Старикам-то поддался". – "Я не поддался, – сказал Павел, – я
сам хотел венчаться".– "Вот я и спрашиваю,– растерялся Филипп,– не совестно? Старикам
уж простительно, а вы-то?.. Мы же так никогда из темноты не вылезем". На это Павел
заматерился. Сказал: "Пошли вы!.." И не стал больше разговаривать. Но что заметил
Филипп: при встречах с ним Павел смотрел на него с какой-то затаенной злостью, с болью
даже, как если бы хотел что-то понять и никак понять не мог. Дошел слух, что живут они с
Марьей неважно, что Марья тоскует, Филиппу этого только не хватало: запил даже от
нахлынувшей новой боли, но потом пить бросил и жил так – носил постоянно в себе эту
боль-змею, и кусала она его и кусала, но притерпелся.
Такие-то невеселые мысли вызвала к жизни эта свадьба на машинах. С этими мыслями
Филипп еще поплавал туда-сюда, подумал, что надо, пожалуй, выпить в обед стакан водки –
ветер пронизывал до костей и душа чего-то заскулила. Заныла, прямо затревожилась.
"Раза два еще сплаваю и пойду на обед",– решил Филипп.
Подплывая к чужому берегу (у Филиппа был свой берег, где его родное село, и чужой),
он увидел крытую машину и кучку людей около машины. Опытный глаз Филиппа сразу
угадал, что это за машина и кого она везет в кузове: покойника. Люди возят покойников
одинаково: у парома всегда вылезут из кузова, от гроба, и так как-то стоят и смотрят на реку,
и молчат, что сразу все ясно.
"Кого же это? – подумал Филипп, вглядываясь в людей. – Из какой-нибудь деревни,
что вверх по реке, потому что не слышно было, чтобы кто-то поблизости помер. Только
почему же – откуда-то везут? Не дома, что ли, помер, а домой хоронить везут?"
Когда паром подплыл ближе к берегу, Филипп узнал в одном из стоящих у машины
Павла, Марьиного мужа. И вдруг Филипп понял, кого везут… Марью везут. Вспомнил, что в