Page 88 - Рассказы

ручки без ружья. Ни стыда у людей, ни совести.
Помаленьку отбеливало.
День обещал быть пасмурным и теплым.
Лыжня вела не в сторону деревни.
– Боишься людей-то? Эх, вы… "Красивая жись". А последнее ружьишко у старика
взять – это ничего, можно. Но от меня ты не уйде-ешь, голубчик. Я вас таких семерых
замотаю, хоть вы и молодые.
Зла большого у старика не было. Обидно было: пригрел человека, а он взял и унес
ружье. Ну не подлец после этого!
Никитич прошел уже километра три. Стало совсем почти светло; лыжня далеко была
видна впереди.
– Рано поднялся. И ведь как тихо сумел!
В одном месте парень останавливался закурить: сбочь лыжни ямка – палки втыкал, На
снегу крошки листовухи и обгоревшая спичка.
– И кисет прихватил! – Никитич зло плюнул.– Вот поганец так поганец! – Прибавил
шагу.
…Парня Никитич увидел далеко в ложбине, внизу.
Шел парень дельным ровным шагом, не торопился, но податливо. За спиной – ружье.
– Ходить умеет,– не мог не отметить Никитич.
Свернул с лыжни и побежал в обход парню, стараясь, чтоб его скрывала от него
вершина длинного отлогого бугра. Он примерно знал, где встретит парня: будет на пути у
того неширокая просека. Он пройдет ее, войдет снова в чащу… и, тут его встретит Никитич.
– Щас я на тебя посмотрю,– не без злорадства приговаривал Никитич, налегая вовсю на
палки.
Странно, но ему очень хотелось еще раз увидеть прекрасное лицо парня. Что-то было
до страсти привлекательное в этом лице. "Может, так и надо, что он рвется к своей красивой
жизни. Что ему тут делать, если подумать? Засохнет. Жизнь, язви ее, иди разберись".
У просеки Никитич осторожно выглянул из чащи: лыжни на просеке еще не было –
обогнал. Быстро перемахнул просеку, выбрал место, где примерно выйдет парень, присел в
кусты, проверил заряд и стал ждать. Невольно, опытным охотничьим глазом осмотрел
ружье: новенькая тулка, блестит и резко пахнет ружейным маслом. "На охоту собирались, а
не подумали: не надо, чтоб ружье так пахло. На охоте надо и про табачок забыть, и рот чаем
прополоскать, чтоб от тебя не разило за версту, и одежду лучше всего другую надеть,
которая на улице висела, чтоб жильем не пахло. Охотники-горе луковое".
Парень вышел на край просеки, остановился. Глянул по сторонам. Постоял немного и
скоро-скоро побежал через просеку. И тут навстречу ему поднялся Никитич.
– Стой! Руки вверьх! – громко скомандовал он, чтоб совсем ошарашить парня.
Тот вскинул голову, и в глазах его отразился ужас. Он дернулся было руками вверх, но
узнал Никитича. – Говоришь: не боюсь никого, – сказал Никитич, – а в штаны сразу наклал.
Парень скоро оправился от страха, улыбнулся обаятельной своей улыбкой немножко
насильственно.
– Ну, отец… ты даешь. Как в кино… твою в душу мать. Так можно разрыв сердца
получить.
– Теперь, значит, так,– деловым тоном распорядился Никитич, – ружье не сымай, а
достань сзади руками, переломи и выкинь из казенника патроны. И из кармана все выбрось.
У меня их шешнадцать штук оставалось. Все брось на снег, а сам отойди в сторону. Если
задумаешь шутки шутить, стреляю, Сурьезно говорю.
– Дошло, батя. Шутить мне сейчас что-то не хочется.
– Бесстыдник, ворюга.
– Сам же говорил: погано в лесу без ружья.
– А мне тут чо без его делать?
– Ты дома.