Page 332 - Тихий Дон

Григорий молча вслушивался, глядел на заходившие враскачку головы и руки
делегатов и не утерпел, — приподнимаясь на цыпочки, загорланил:
— Да замолчите же черти!.. Базар вам тут? Дайте вон Подтелкову слово сказать!..
Иван Алексеевич сцепился спорить с одним из делегатов 8-го полка.
Христоня рычал, отбиваясь от нападавшего на него полчанина:
— Тут на карауле надо, стал быть, находиться! Ты мне… да чего ты брешешь!..
Маланья! Эх ты, друг-дружок! Курюк у нас тонок — самим управиться!
Громыханье голосов улеглось (так выбившийся из сил ветер ложится на волну
пшеницы и клонит ее долу), в недозревшую тишину всверлился девичье-тонкий голос
Кривошлыкова:
— Долой Каледина! Да здравствует казачий Военно-революционный комитет!
Толпа застонала. В тяжелый, хлещущий по ушам жгут скрутились слитные раскатистые
крики одобрения. Кривошлыков остался стоять с поднятой рукой. Пальцы на ней, как листья
на черенках, меленько дрожали. Едва лишь, немея, простерся оглушительный рев, — так же
тонко, заливисто и голосисто, как на травле волка, Кривошлыков крикнул:
— Предлагаю избрать из своей среды казачий Военно-революционный комитет! Ему
поручить вести борьбу с Калединым и органи…
— Га-а-а-а-а!.. — снарядным взрывом лопнул крик. Осколками посыпались с потолка
куски отвалившейся штукатурки.
Начались выборы членов ревкома. Незначительная часть казаков, руководимая
выступавшим делегатом 44-го полка и другими, продолжала настаивать на мирном
улаживании конфликта с войсковым правительством, но большинство присутствовавших на
съезде уже не поддерживало их; казаки взбугрились, выслушав приказ Каледина об их
аресте, — настаивали на активном противодействии Новочеркасску.
Григорий не дождался конца выборов — его срочно вытребовали в штаб полка. Уходя,
попросил Христоню и Ивана Алексеевича:
— Как кончится, — идите домой ко мне. Любопытно — кто пройдет в члены.
Иван Алексеевич вернулся ночью.
— Подтелков — председателем, Кривошлыков — секретарем! — с порога заявил он.
— Члены?
— Там и Лагутин Иван и Головачев, Минаев, Кудинов, ишо какие-то.
— А Христан где же? — спросил Григорий.
— Он с казаками направился каменские власти арестовывать. Распалился казак, плюнь
на него — зашипит. Беда!
Христоня вернулся на рассвете. Долго сопел, разуваясь, бурчал что-то вполголоса.
Григорий зажег лампу, — увидел на побуревшем лице его кровь и огнестрельную царапину
выше лба.
— Кто это тебя?.. Перевязать? Я зараз… погоди, вот бинт найду, — вскочил с кровати,
разыскал марлю и бинт.
— Загоится, как на собаке, — урчал Христоня. — Это меня, стал быть, воинский
начальник скобленул с нагана. Пришли к нему, как гости, с парадного, а он зачал
обороняться. Ишо одного казака ранил. Хотел душу с него, стал быть, вынуть: поглядеть,
какая она из себя, офицерская душа, — казаки не свелели, а то бы его пошшупал… Уж
пошшупал бы до болятки!

IX

Съезд фронтового казачества в станице Каменской объявил о переходе власти в руки
Военно-революционного комитета. Узнав об этом, Ленин сказал по радио: на Дону сорок
шесть казачьих полков объявила себя правительством и воюют с Калединым.
Казаки-фронтовики послали в Петроград, на Всероссийский съезд Советов своих
делегатов. В Смольном их принял Ленин.