Page 424 - Тихий Дон

— Оголодал?
— А то что ж… Женушка напекла.
— А и жрать ты здоров! Чрево у тебя, стало быть, как у борова. — Он повернулся к
Григорию и каким-то сердитым и жалующимся голосом продолжал: — Жрет, нечистый дух,
неподобно! Куда он столько пихает? Приглядываюсь к нему эти дни, и вроде ажник
страшно: сам, стал быть, небольшой, а уж лопает, как на пропасть.
— Свое ем, стараюсь. К вечеру съешь барана, а утром захочешь рано. Мы всякий фрукт
потребляем, нам все полезно, что в рот полезло.
Аникушка похохатывал и мигал Григорию на досадливо плевавшего Христоню.
— Петро Пантелеев, ночевку где делаешь? Вишь, коняшки-то поподбились! — крикнул
Томилин.
Его поддержал Меркулов:
— Ночевать пора. Солнце садится.
Петро махнул плетью:
— Заночуем в Ключах. А может, и до Кумылги потянем.
В черную курчавую бородку улыбнулся Меркулов, шепнул Томилину:
— Выслуживается перед Алферовым, сука! Спешит…
Кто-то, подстригая Меркулова, из озорства окорнал ему бороду, сделал из пышной
бороды бороденку, застругал ее кривым клином. Выглядел Меркулов по-новому, смешно, —
это и служило поводом к постоянным шуткам. Томилин не удержался и тут!
— А ты не выслуживаешься?
— Чем это?
— Бороду под генерала подстриг. Небось, думаешь, как обрезал под генерала, так тебе
сразу дивизию дадут? А шиша не хочешь?
— Дурак, черт! Ты ему всурьез, а он гнет.
За смехом и разговорами въехали в хутор Ключи. Высланный вперед квартирьером
Андрюшка Кашулин встретил сотню у крайнего двора.
— Наш взвод — за мною! Первому — вот три двора, второму — по левой стороне,
третьему — вон энтот двор, где колодезь и ишо четыре сподряд.
Петро подъехал к нему:
— Ничего не слыхал? Спрашивал?
— Ими тут и не воняет. А вот медов, парень, тут до черта. У одной старухи триста
колодок. Ночью обязательно какой-нибудь расколем!
— Но-но, не дури! А то я расколю! — Петро нахмурился, тронул коня плетью.
Разместились. Убрали коней. Стемнело. Хозяева дали казакам повечерять. У дворов, на
ольхах прошлогодней порубки расселись служивые и хуторные казаки. Поговорили о том и
сем и разошлись спать.
Наутро выехали из хутора. Почти под самой Кумылженской сотню нагнал нарочный.
Петро вскрыл пакет, долго читал его, покачиваясь в седле, натужно, как тяжесть, держа в
вытянутой руке лист бумаги. К нему подъехал Григорий:
— Приказ?
— Ага!
— Чего пишут?
— Дела… Сотню велят сдать. Всех моих одногодков отзывают, формируют в Казанке
Двадцать восьмой полк. Батарейцев — тоже и пулеметчиков.
— А остальным куда ж?
— А вот тут прописано: «В Арженовской поступить в распоряжение командира
Двадцать второго полка. Двигаться безотлагательно», Ишь ты! «Безотлагательно»!
Подъехал Латышев, взял из рук Петра приказ. Он читал, шевеля толстыми тугими
губами, косо изогнув бровь.
— Трогай! — крикнул Петро.
Сотня рванулась, пошла шагом. Казаки, оглядываясь, внимательно посматривали на