Page 423 - Тихий Дон

Уже четверо суток сотня татарских казаков под командой Петра Мелехова шла через
хутора и станицы на север Усть-Медведицкого округа. Где-то правее их спешно, не
принимая боя, отступали к линии железной дороги красные. За все время татарцы не видели
противника. Переходы делали небольшие. Петро, да и все казаки, не сговариваясь, решили,
что к смерти спешить нет расчета, в переход оставляли за собой не больше трех десятков
верст.
На пятые сутки вступили в станицу Кумылженскую. Через Хопер переправлялись на
хуторе Дундуковом. На лугу кисейной занавесью висела мошка. Тонкий вибрирующий звон
ее возрастал неумолчно. Мириады ее слепо кружились, кишели, лезли в уши, глаза
всадникам и лошадям. Лошади нудились, чихали, казаки отмахивались руками, беспрестанно
чадили табаком-самосадом.
— Вот забава, будь она проклята! — крякнул Христоня, вытирая рукавом слезившийся
глаз.
— Вскочила, что ль? — улыбнулся Григорий.
— Глаз щипет. Стал быть, она ядовитая, дьявол!
Христоня, отдирая красное веко, провел по глазному яблоку шершавым пальцем;
оттопырив губу, долго тер глаз тыльной стороной ладони.
Григорий ехал рядом. Они держались вместе со дня выступления. Прибивался к ним
еще Аникушка, растолстевший за последнее время и от этого еще более запохожившийся на
бабу.
Отряд насчитывал неполную сотню. У Петра помощником был вахмистр Латышев,
вышедший на хутор Татарский в зятья. Григорий командовал взводом. У него почти все
казаки были с нижнего конца хутора: Христоня, Аникушка, Федот Бодовсков, Мартин
Шамиль, Иван Томилин, жердястый Борщев и медвежковатый увалень Захар Королев,
Прохор Зыков, цыганская родня — Меркулов, Епифан Максаев, Егор Синилин и еще
полтора десятка молодых ребят-одногодков.
Вторым взводом командовал Николай Кошевой, третьим — Яков Коловейдин и
четвертым — Митька Коршунов, после казни Подтелкова спешно произведенный генералом
Алферовым в старшие урядники.
Сотня грела коней степной рысью. Дорога обегала залитые водой музги, ныряла в
лощинки, поросшие молодой кугой и талами, вилюжилась по лугу.
В задних рядах басисто хохотал Яков Подкова, тенорком подголашивал ему Андрюшка
Кашулин, тоже получивший урядницкие лычки, заработавший их на крови подтелковских
сподвижников.
Петро Мелехов ехал с Латышевым сбочь рядов. Они о чем-то тихо разговаривали.
Латышев играл свежим темляком шашки. Петро левой рукой гладил коня, чесал ему промеж
ушей. На пухлощеком лице Латышева грелась улыбка, обкуренные, с подточенными
коронками зубы изжелта чернели из-под небогатых усов.
Позади всех, на прихрамывающей пегой кобыленке трусил Антип Авдеевич, сын
Бреха, прозванный казаками Антипом Бреховичем.
Кое-кто из казаков разговаривал, некоторые, изломав ряды, ехали по пятеро в ряд,
остальные внимательно рассматривали незнакомую местность, луг, изъязвленный оспяной
рябью озер, зеленую изгородь тополей и верб. По снаряжению видно было, что шли казаки в
дальний путь: сумы седел раздуты от клажи, вьюки набиты, в тороках у каждого заботливо
увязана шинель. Да и по сбруе можно было судить: каждый ремешок испетлян дратвой, все
прошито, подогнано, починено. Если месяц назад верилось, что войны не будет, то теперь
шли с покорным безотрадным сознанием: крови не избежать. «Нынче носишь шкуру, а
завтра, может, вороны будут ее в чистом поле дубить», — думал каждый.
Проехали хутор Крепцы. Крытые камышом редкие курени замигали справа. Аникушка
достал из кармана шаровар бурсак, откусил половину, хищно оголив мелкие резцы, и
суетливо, как заяц, задвигал челюстями, прожевывая.
Христоня скосился на него: