Page 460 - Тихий Дон

Когда все улеглись спать, Пантелей Прокофьевич вызвал Григория на баз. Присели на
крыльце.
— Хочу погутарить с тобой. — Старик тронул колено Григория, зашептал: — Неделю
назад ездил я к Петру. Ихний Двадцать восьмой полк за Калачом зараз… Я, сынок, поджился
там неплохо. Петро — он гожий, дюже гожий к хозяйству! Он мне чувал одежи дал, коня,
сахару… Конь справный…
— Погоди! — сурово перебил его Григорий, обожженный догадкой. — Ты сюда не за
этим заявился?
— А что?
— Как — что?
— Люди ить берут, Гриша…
— Люди! Берут! — не находя слов, с бешенством повторял Григорий. — Своего мало?
Хамы вы! За такие штуки на германском фронте людей расстреливали!..
— Да ты не сепети! — холодно остановил его отец. — Я у тебя не прошу. Мне ничего
не надо. Я нынче живу, а завтра ноги вытяну… Ты об себе думай. Скажи на милость, какой
богатей нашелся! Дома одна бричка осталась, а он… Да и что ж не взять у энтих, какие к
красным подались?.. Грех у них не брать! А дома каждая лычка бы годилась.
— Ты мне оставь это! А нет — я живо провожу отсель! Я казакам морды бил за это, а
мой отец приехал грабить жителев! — дрожал и задыхался Григорий.
— За это и с сотенных прогнали! — ехидно поддел его отец.
— На черта мне это сдалось! Я и от взвода откажусь!..
— А то чего же! Умен, умен…
С минуту молчали. Григорий, закуривая, при свете спички мельком увидел смущенное
и обиженное лицо отца. Только сейчас ему стали понятны причины отцова приезда. «Для
этого и Дарью взял, чертяка старый! Грабленое оберегать», — думал он.
— Степан Астахов объявился. Слыхал? — равнодушно начал Пантелей Прокофьевич.
— Как это? — Григорий даже папиросу выронил из рук.
— А так. Оказалось — в плену он был, а не убитый. Пришел справный. Там у него
одежи и добра — видимо-невидимо! На двух подводах привез, — прибрехнул старик,
хвастая, как будто Степан был ему родной. — Аксинью забрал и зараз ушел на службу.
Хорошую должность ему дали, етапным комендантом идей-то, никак, в Казанской.
— Хлеба много намолотили? — перевел Григорий разговор.
— Четыреста мер.
— Внуки твои как?
— Ого, внуки, брат, герои! Гостинцы бы послал.
— Какие с фронта гостинцы! — тоскливо вздохнул Григорий, а в мыслях был около
Аксиньи и Степана.
— Винтовкой не разживусь у тебя? Нету лишней?
— На что тебе?
— Для дому. И от зверя, и от худого человека. На всякий случай. Патрон-то я целый
ящик взял. Везли — я и взял.
— Возьми в обозе. Этого добра много. — Григорий хмуро улыбнулся. — Ну, иди спи!
Мне на заставу идтить.
Наутро часть полка выступила из хутора. Григорий ехал в уверенности, что Он
пристыдил отца и тот уедет ни с чем. А Пантелей Прокофьевич, проводив казаков, хозяином
пошел в амбар, поснимал с поветки хомуты и шлейки, понес к своей бричке. Следом за ним
шла хозяйка, с лицом, залитым слезами, кричала, цепляясь за плечи:
— Батюшка! Родимый! Греха не боишься! За что сирот обижаешь? Отдай хомуты!
Отдай, ради господа бога!
— Но-но, ты бога оставь, — прихрамывая, барабошил и отмахивался от бабы
Мелехов. — Ваши мужья у нас тоже, небось, брали бы. Твой-то комиссар, никак?..
Отвяжись! Раз «твое — мое — богово», значит — молчок, не жалься!