Page 614 - Тихий Дон

— Было бы на своем хуторе переехать…
— Понесла нелегкая сила в эти Вешки, эх!
— Калинов Угол, гутарили, начисто спалили.
— Гребтилось на паром добраться…
— Ну, а то помилуют, что ли!
— У них приказ: всех казаков от шести лет и до самых ветхих годов — рубить.
— Зашшучут нас на энтой стороне… Ну, что тогда?
— Вот мяса нашатают!..
Около раскрашенной тавричанской брички ораторствует статный седобровый старик,
по виду и властным замашкам — хуторской атаман, не один год носивший атаманскую
насеку с медным надвершием:
— …спрашиваю: «Стало быть, миру погибать надо на берегу? Когда же мы сумеемся
со своими гуньями на энту сторону перекинуться? Ить нас же вырубят красные на кореню!»
А ихнее благородие говорит мне: «Не сумлевайся, папаша! До сих пор будем позиции
занимать и отстаивать, покеда весь народ переедет. Костьми ляжем, а жен, детей, стариков в
трату не дадим!»
Седобрового атамана окружают старики и бабы. Они с величайшим вниманием
выслушивают его речь, потом поднимается общий суматошный крик:
— А почему батарея смоталась?
— За малым людей не потоптали, скакали на переправу!..
— И конница пришла…
— Григорий Мелехов, гутарили, фронт бросил.
— Что это за порядки? Жителев побросали, а сами?..
— А войска тяпают передом!
— Кто нас будет оборонять?
— Кавалерия вон вплынь пошла!..
— Всякому своя рубаха…
— То-то и оно!
— Кругом предали нас!
— Гибель подходит, вот что!
— Высылать надо к красным стариков с хлебом-солью. Может, смилуются, не будут
казнить.
На въезде в проулок, около большого кирпичного здания больницы, появляется конник.
Винтовка висит у него на передней седельной луке, сбоку покачивается выкрашенное в
зеленое древко пики.
— Да это мой Микишка! — обрадованно вскрикивает распокрытая пожилая баба.
Она бежит к всаднику, перепрыгивая через дышла, протискиваясь между возками и
лошадьми. Верхового хватают за стремена, останавливают. Он поднимает над головой серый
пакет с сургучной печатью, кричит:
— С донесением в главный штаб! Пропустите!
— Микишенька! Сынок! — взволнованно кричит пожилая баба. Растрепанные черные
с проседью космы волос ее падают на сияющее лицо. Она с дрожащей улыбкой всем телом
прижимается к стремени, к потному лошадиному боку, спрашивает:
— На нашем хуторе был?
— Был. Зараз в нем красные…
— Курень наш?..
— Курень целый, а Федотов сожгли. Наш сарай было занялся, но они сами затушили.
Фетиска оттель прибегла, рассказывала, что старшой у красных сказал: «Чтоб ни одна
бедняцкая хата не сгорела, а буржуев жгите».
— Ну слава те господи! Спаси их Христос! — крестится баба.
Суровый старик негодующе говорит:
— А ты чего же, милушка моя! Соседа спалили — так это «слава те господи»?