Page 613 - Тихий Дон

которым вечером выпивал Прохор.
Батарейцы проезжали молча, спешили к переправе. Прохор в предрассветных сумерках
долго искал винтовку и коня. Так и не нашел. Возле лодок снял и другой сапог, кинул его в
воду и долго мочил голову, стянутую обручами невыносимой боли.
Конница начала переправляться на восходе солнца. Полтораста расседланных лошадей
1-й сотни спешенные казаки подогнали к Дону повыше колена, от которого Дон под прямым
углом сворачивает на восток. Командир сотни, по глаза заросший рыжей щетинистой
бородкой, горбоносый и свирепый на вид, был разительно похож на дикого кабана. Левая
рука его висела на грязной окровяненной перевязи, правая — безустально играла плетью.
— Не давай коням пить! Гони! Гони их! Да что ты… мать… мать… мать… воды
боишься, что ли?! Заброди!.. Он у тебя не сахарный, не размокнет!.. — кричал он на казаков,
загонявших лошадей в воду, и под рыжими усами его обнажались клыкастые белые зубы.
Лошади табунились, неохотно шли в знобкую воду, казаки покрикивали, секли их
плетьми. Первым поплыл вороной белоноздрый конь с широкой розоватой прозвеэдью во
лбу. Он, как видно, плавал не впервые. Вислозадый круп его омывала волна, мочалистый
хвост относило на сторону, а шея и спина были наружи. За ним шли остальные лошади,
разрезая стремя, с гулом и фырканьем погружаясь в закипевшую воду. Казаки на шести
баркасах поехали следом. Один из провожатых, стоя на носу баркаса, на всякий случай
приготовил веревочный аркан.
— Наперед не заезжай! Направляй их наискосок течению! Не давай, чтобы их сносило.
Плеть в руке сотенного ожила, описала круг, щелкнув, опустилась на голенище
измазанного известкой сапога.
Быстрое течение сносило лошадей. Вороной легко плыл впереди остальных,
выделившись на два лошадиных корпуса. Он первый выбрался на песчаную отмель
левобережья. В этот момент из-за кустистых ветвей осокоря глянуло солнце, розовый луч
упал на вороного коня, и глянцевая от влаги шерсть его на миг вспыхнула черным
неугасимым пламенем.
— За кобылкой Мрыхина поглядывай! Подсоби ей!.. На ней уздечка. Да греби же!
Греби!.. — хрипло кричал похожий на кабана сотенный.
Лошади благополучно переплыли. На той стороне их ждали казаки. Они разбирали
лошадей, накидывали уздечки. С этой стороны начали перевозить седла.
— Где вчерась горело? — спросил Прохор у казака, подносившего к лодке седла.
— По Чиру.
— Снарядом зажгло?
— Каким там снарядом? — сурово отвечал казак. — Красные подпаливают…
— Все начисто? — изумился Прохор.
— Да не-е-ет… Богатые курени жгут, какие железом крытые, либо у кого подворье
хорошее.
— Какие же хутора погорели?
— С Вислогузова до Грачева.
— А штаб Первой дивизии — не знаешь, где зараз?
— На Чукаринском.
Прохор вернулся к беженским подводам. Всюду над бескрайно тянувшимся станом
схватывался под ветерком горький дымок костров из сушняка, разобранных плетней и
сухого скотиньего помета: бабы варили завтраки.
За ночь прибыло еще несколько тысяч беженцев со степной полосы правобережья.
Возле костров, на арбах и повозках пчелиный гул голосов:
— Когда она приспеет нам — очередь переправляться? Ох, не дождешься!
— Накажи господь, — высыплю хлеб в Дон, чтобы красным не достался!
— Возле парома ми-и-иру — как туча стоит!
— Болезная моя, как же мы сундуки-то бросим на берегу?
— Наживали-наживали… Господи-Сусе, кормилец наш!