Page 642 - Тихий Дон

Григорий, уже смеясь, поравнялся с отцом, примиряюще сказал:
— Батя, не серчай! На тебе сюртук какой-то неизвестный мне, окромя этого ты летел,
как призовая лошадь, и даже хромота твоя куда делась! Как тебя угадать-то?
И опять, как бывало это раньше, всегда, в домашнем быту, Пантелей Прокофьевич утих
и, все еще прерывисто дыша, но посмирнев, согласился:
— Сюртук на мне, верно говоришь, новый, выменял на шубу — шубу таскать тяжело
— а хромать… Когда ж тут хромать? Тут, братец ты мой, уж не до хромоты!.. Смерть в
глазах, а ты про ногу гутаришь…
— Ну, до смерти ишо далеко. Поворачивай, батя! Патроны-то не раскидал?
— Куда ж поворачивать? — возмутился старик.
Но тут уж Григорий повысил голос, отчеканивая каждое слово, скомандовал:
— Приказываю вернуться! За ослушание командира в боевой обстановке, знаешь, что
по уставу полагается?
Сказанное возымело действие: Пантелей Прокофьевич поправил на спине винтовку,
неохотно побрел назад. Поравнявшись с одним из стариков, еще медленнее шагавшим
обратно, со вздохом сказал:
— Вот они какие пошли, сынки-то! Нет того, чтобы уважить родителю или, к примеру
говоря, ослобонить от бою, а он его же норовит… в это самое направить… да-а-а… Нет,
покойничек Петро, царство ему небесное, куда лучше был! Ровная у него душа была, а этот
сумарок, Гришка-то, хотя он и командир дивизии, заслуженный, так и далее, а не такой. Весь
на кочках, и ни одну нельзя тронуть. Этот при моей старости на печку не иначе как шилом
будет подсаживать!
Татарцев образумили без особого труда…
Спустя немного Григорий собрал всю сотню, увел ее под прикрытие; не слезая с седла,
коротко пояснил:
— Красные переправились и силуются занять Вешки. Возле Дона зараз начался бой.
Дело не шутейное, и бегать зря не советую. Ежели ишо раз побежите — прикажу коннице,
какая стоит в Еринском, рубить вас, как изменников! — Григорий оглядел разношерстно
одетую толпу хуторян, закончил с нескрываемым презрением: — Много у вас в сотне всякой
сволочи набралось, она и разводит страхи. Побегли, в штаны напустили, вояки! А ишо
казаками кличетесь! Особенно вы, деды, глядите у меня! Взялись воевать, так нечего теперь
головы промеж ног хоронить! Зараз же, повзводно, рысью вон к энтому рубежу и от кустов
— к Дону. По-над Доном — до Семеновской сотни. Вместе с нею вдарите красным во фланг.
Марш! Живо!
Татарцы молча выслушали и так же молча направились к кустам. Деды удрученно
кряхтели, оглядывались на шибко поскакавшего Григория и сопутствовавших ему казаков.
Старик Обнизов, шагавший в ногу с Пантелеем Прокофьевичем, восхищенно сказал:
— Ну и геройским сынком сподобил тебя господь! Истый» орел! Как он Христоню-то
потянул вдоль спины! Враз привел все в порядок!
И польщенный в отцовских чувствах Пантелей Прокофьевич охотно согласился:
— И не говори! Таких сынов по свету поискать! Полный бант крестов, это как, шутка?
Вот Петро, покойничек, царство ему небесное, хотя он и родной сын был и первенький, а все
не такой! Уж дюже смирный был, какой-то, чума его знает, недоделанный. Душа у него под
исподом бабья была! А этот — весь в меня! Ажник превзошел лихостью!
Григорий со своим полувзводом подбирался к Калмыцкому броду. Они уже считали
себя в безопасности, достигнув леса, но их увидели с наблюдательного пункта, с той стороны
Дона. Орудийный взвод повел обстрел. Первый снаряд пролетел над вершинами верб,
чмокнулся где-то в болотистой чаще, не разорвавшись. А второй ударил неподалеку от
дороги в обнаженные корневища старого осокоря, брызнул огнем, окатил казаков гулом,
комьями жирной земли и крошевом трухлявого дерева.
Оглушенный Григорий инстинктивно поднес к глазам руку, пригнулся к луке, ощутив
глухой и мокрый шлепок, как бы по крупу коня.