Page 53 - Здравствуй грусть

Глава двенадцатая
А потом был солнечный день в Париже, похороны, толпа любопытных, траур. Мы с отцом
пожимали руки старушкам — родственницам Анны. Я с любопытством разглядывала их:
они, наверное, приходили бы к нам раз в году пить чай. На отца глядели с
соболезнованием: Уэбб, должно быть, распустил слухи о предстоящей свадьбе. Я
заметила Сирила — он поджидал меня у входа. Я уклонилась от встречи с ним. Мое
раздражение против него было ничем не оправдано, но я не могла его подавить…
Окружающие скорбели о нелепом и трагическом происшествии, и, так как у меня
оставались сомнения насчет того, была ли эта смерть случайной, все эти разговоры
доставляли мне удовольствие.

На обратном пути в машине отец взял мою руку и сжал в своей. Я подумала: «У тебя не
осталось никого, кроме меня, у меня — никого, кроме тебя, мы одиноки и несчастны» —
и в первый раз заплакала. Это были почти отрадные слезы, в них не было ничего общего
с той опустошенностью, страшной опустошенностью, какую я испытала в больнице перед
литографией с видом Венеции. Отец с искаженным лицом молча протянул мне платок.

Целый месяц мы жили как вдовец и сирота, обедали и ужинали вдвоем, никуда не
выезжали. Изредка говорили об Анне: «А помнишь, как в тот день…» Говорили с
осторожностью, отводя глаза, боялись причинить себе боль, боялись — вдруг кто-нибудь
из нас сорвется и произнесет непоправимые слова. За эту осмотрительность и
деликатность мы были вознаграждены. Вскоре мы смогли говорить об Анне
обыкновенным тоном, как о дорогом существе, с которым мы были счастливы, но
которое отозвал господь бог. Словом «бог» я заменяю слово «случай», но в бога мы не
верили. Спасибо и на том, что в этих обстоятельствах мы могли верить в случай.

Потом в один прекрасный день у одной из подруг я познакомилась с каким-то ее
родственником — он мне понравился, я ему тоже. Целую неделю я повсюду появлялась с
ним с постоянством и неосторожностью, присущими началу любви, и отец, плохо
переносивший одиночество, тоже стал бывать повсюду с одной молодой и весьма
тщеславной дамой. И началась прежняя жизнь, как это и должно было случиться.
Встречаясь, мы с отцом смеемся, рассказываем друг другу о своих победах. Он, конечно,
подозревает, что мои отношения с Филиппом отнюдь не платонические, а я прекрасно
знаю, что его новая подружка обходится ему очень дорого. Но мы счастливы. Зима
подходит к концу, мы снимем не прежнюю виллу, а другую, поближе к Жуан-ле-Пен.
Но иногда на рассвете, когда я еще лежу в постели, а на улицах Парижа слышен только
шум машин, моя память вдруг подводит меня: передо мной встает лето и все связанные с
ним воспоминания. Анна, Анна! Тихо-тихо и долго-долго я повторяю в темноте это имя. И
тогда что-то захлестывает меня, и, закрыв глаза, я окликаю это что-то по имени:
«Здравствуй, грусть!»