Page 217 - Избранное
P. 217
мажоры.
Но под этот разряд ни в какой мере нельзя было отнести Аполлона Семеновича
Перепенчука. Истинное призвание, темперамент артиста, лиризм и вдохновение его — все
шло вразрез с обычным пониманием ремесла тапера.
Был при этом Аполлон Семенович Перепенчук в достаточной мере красив и даже
изыскан. От лица его веяло вдохновением и необыкновенным благородством.
И всегда гордо закушенная нижняя губа и надменный профиль артиста делали фигуру
его похожей на изваяние.
Даже кадык, простой, обыкновенный кадык, или, как он еще иначе называется, адамово
яблоко, то, что у других людей было омерзительно и вызывало насмешки, у него, у Аполлона
Перепенчука, при постоянно гордо закинутой голове выглядело благородна и даже
напоминало что-то греческое.
А ниспадающие волосы! А бархатная блуза! А темнозеленый, до пояса, галстук!
Собственно говоря, необыкновеннейшей красотой наделен был человек.
А те моменты, когда он появлялся на балу своей стремительной походкой и статуей
замирал в дверях, как бы окидывая все общество надменным взглядом… Да,
неотразимейший был человек. Не одна женщина лила по нем обильные слезы. А как сердито
сторонились его мужчины! Как прятали от него жен под предлогом, что неловко, дескать,
жене государственного, скажем, чиновника трепаться с каким-то таперишкой.
А то незабываемое событие, когда старший делопроизводитель казенной палаты
получил анонимное письмо с объяснением, что жена его состоит в нежных отношениях и в
предосудительной связи с Аполлоном Перепенчуком! Та уморительная сцена, когда
делопроизводитель этот два часа караулил на улице Аполлона Семеновича, чтобы помять
ему бока, и по ошибке, введенный в заблуждение длинными волосами, избил секретаря
городской управы…
Ах, смешные были дела! И, что всего смешнее, что все скандалы, записочки и дамские
слезы не имели под собой никакой почвы. Имея счастливую внешность ловеласа, романтика
и разорителя чужих семей, Аполлон Семенович Перепенчук был, напротив того,
необыкновенно робкий и тихий человек.
Он даже чуждался женщин, сторонился их, считая, что настоящий, истинный артист не
должен связывать ничем своей жизни…
Правда, женщины писали ему записки и письма, где назначали ему тайные свидания и
называли его ласкательными и уменьшительными именами, но он был непоколебим.
Записочки и письма он бережно хранил в шкатулке, в свободное время разбирая их,
нумеруя и связывая по пачкам. Но жил уединенно и даже замкнуто. И всем знакомым своим
при случае любил сказать: "Искусство — это выше всего".
А в искусстве он был не последним. Конечно, существуют такие виртуозы, которые на
одних лишь черных клавишах могут исполнить разные мотивы, до этого Аполлону
Перепенчуку было далеко, однако он имел-таки собственную композицию — вальс
"Нахлынувшие на меня мечты"…
Вальс этот он весьма успешно исполнял, при огромном стечении публики, в стенах
Купеческого собрания.
Это было в тот год, о котором пойдет речь, год наибольшей его славы и известности. К
этому счастливому времени относится и другое его сочинение, неоконченная "Фантази
реаль", написанная в мажорных тонах, что не исключало в ней очаровательной лирики. Эта
"Фантази реаль" посвящалась некоей Тамаре Омельченко, той самой девице, что сыграла
такую решающую и роковую роль в жизни Аполлона Семеновича Перепенчука.
Но тут автор должен объясниться с читателями.
Автор уверяет дорогих читателей, что он ни в какой мере не будет извращать событий.
Напротив, он будет их восстанавливать именно так, как они и проистекали, сохраняя при
этом самые мельчайшие подробности, как например: внешность героев, образ их мыслей или
даже сентиментальные мотивы, которые так не по душе самому автору.