Page 95 - «Детские годы Багрова-внука»

самолюбие, и я, смутившись окончательно, как только сняли меня с

лошади, убежал через заднее крыльцо в занимаемую нами комнату. Я долго
и неутешно плакал и целый день не мог ни на кого смотреть. Это
обстоятельство мне особенно памятно потому, что я в первый раз
сознательно подосадовал на отца и мать: зачем и они смеются надо мною?
«Разве они не видят, как мне больно и стыдно? – думал я. – Отчего же
сестрица не смеётся, а жалеет обо мне и даже плачет?» Тут только я с
горестью убедился в моей трусости, и эта мысль долго возмущала мое
спокойствие. По счастию, на другой день мы уехали из Алмантаева. Мать
хотела пробыть два дня, но кумыс, которого целый бочонок был привезён с
нами во льду, окреп, и мать не могла его пить. О, с какой радостью
возвращался я в мою милую Сергеевку!
Сергеевка понравилась мне еще более прежнего, хотя, правду сказать,
кроме озера и старых дубов, ничего в ней хорошего не было. Опять по-
прежнему спокойно и весело потекла наша жизнь, я начинал понемногу
забывать несчастное происшествие с верховой лошадкой, обнаружившее
мою трусость и покрывшее меня, как я тогда думал, вечным стыдом. Мать

и отец и не поминали об этом, а моя сестрица и подавно. Но Евсеич, мой
добрый дядька, неугомонный Евсеич корил меня беспрестанно. «Эх ты,
соколик, – говорил он, – ну чего обробел? Лошадка пресмирная, а ты давай
кричать. Ведь это ты не лошади испугался, а чужих людей. Я ведь говорил,
что ты чужих боишься. Ну, какой ты будешь кавалер? А про войну читать и
рассказывать любишь. Послушать тебя, так ты один на целый полк
пойдёшь!» Эти простые речи, сказанные без всякого умысла, казались мне
самыми язвительными укоризнами. Я доказывал Евсеичу, что это совсем
другое, что на войне я не испугаюсь, что с греками я бы на всех варваров
пошёл. Но мысленно я уже давал обещание себе: во-первых, не говорить с
Евсеичем о «походе младшего Кира», о котором любил ему рассказывать, и
во-вторых, преодолеть мой страх и выучиться ездить верхом. Я стал
просить об этом отца и мать и получил в ответ: «Ну, куда ещё тебе верхом

ездить!» – и ответ мне очень не понравился. Между тем укоризны Евсеича
продолжались и так оскорбляли меня, что я иногда сердился на него, а
иногда плакал потихоньку. Я решился попросить, чтоб он не говорил более
об этом, и добрый Евсеич наконец перестал поминать про алмантаевское
приключение. Я успокоился и стал забывать о нем. Вдруг приехали
Булгаковы со старшими детьми. Точно что-нибудь укололо меня в сердце!
Я подумал, что как увидят меня, так и начнут смеяться, и хотя этого не
случилось при первой встрече, но ежеминутное ожидание насмешек так
смущало меня, что я краснел беспрестанно без всякой причины. Слава