Page 91 - «Детские годы Багрова-внука»

сделавшаяся широкою и круглою от множества попавшейся рыбы; наконец

стало так трудно тащить по мели, что принуждены были остановиться, из
опасения, чтоб не лопнула мотня; подняв высоко верхние подборы, чтоб
рыба не могла выпрыгивать, несколько человек с ведрами и ушатами
бросились в воду и, хватая рыбу, битком набившуюся в мотню, как в
мешок, накладывали её в свою посуду, выбегали на берег, вытряхивали на
землю добычу и снова бросались за нею; облегчив таким образом тягость
груза, все дружно схватились за нижние и верхние подборы и с громким
криком выволокли мотню на берег. Рыбы поймали такое множество, какого
не ожидали, и потому послали за телегой; по большей части были
серебряные и золотые лещи, ярко блиставшие на лунном свете; попалось
также довольно крупной плотвы, язей и окуней; щуки, жерехи и головли
повыскакали, потому что были вороваты, как утверждали рыбаки. Сколько
тут было суматошной беготни и весёлого крику! Дамы также принимали
живое участие. Я часто слышал восклицания Евсеича: «Вот лещ-то! Ровно
заслон!» Но, видно, я был настоящий рыбак по природе, потому что и тогда
говорил Евсеичу: «Вот если б на удочку вытащить такого леща!» Мне даже

как-то стало невесело, что поймали такое множество крупной рыбы,
которая могла бы клевать у нас; мне было жалко, что так опустошили
озеро, и я печально говорил Евсеичу, что теперь уж не будет такого клёву,
как прежде; но он успокоил меня, уверив, что в озере такая тьма-тьмущая
рыбы, что озеро так велико, и тянули неводом так далеко от наших мостков,
что клёв будет не хуже прежнего. «Вот завтра сам увидишь, соколик», –
прибавил он, и я, совершенно успокоенный его словами, развеселился и
принял более живое участие в общем деле. Мало-помалу всё пришло в
порядок: крупной рыбой нагрузили телегу, а остальную понесли в ведрах и
ушате. Все общество весело пошло домой за телегой, нагруженною рыбой.
Генерал Мансуров был довольнее всех, несмотря на то, что весь запачкался
и вымочился чуть ли не по пояс. Мать ожидала нас на дворе, сидя, при
дымном костре от комаров, за самоваром и чайным прибором. Шумно и

живо рассказывали ей всё о наших подвигах, она дивилась общему
увлечению, не понимала его, смеялась над нами, а всего более над
довольно толстым и мокрым генералом, который ни за что не хотел
переодеться. Мать, удостоверившись, что мои ноги и платье сухи, напоила
меня чаем и уложила спать под один полог с сестрицей, которая давно уже
спала, а сама воротилась к гостям. Как было весело мне засыпать под
нашим пологом, вспоминая недавнюю тоню, слыша сквозь дверь,
завешанную ковром, громкий смех и весёлые речи, мечтая о завтрашнем
утре, когда мы с Евсеичем с удочками сядем на мостках! Проснувшись на