Page 80 - Детство
P. 80
быстро прошептала:
- Нас видят... Вы невозможны... Примите веселый вид... может быть, я
вас прощу на этот раз...
И она побежала в прихожую. Оттуда по пустым гулким комнатам
зазвенел ее тоненький голос:
- Здравствуйте, тетя Саша, с приездом!
Так начался первый день новой жизни. Вместо спокойного, радостного
деревенского раздолья - семь тесноватых, необжитых комнат, за окном
громыхающие по булыжнику ломовики и спешащие, одетые все, как
земский врач из Пестравки, Вериносов, озабоченные люди бегут,
прикрывая рот воротниками от ветра, несущего бумажки и пыль. Суета,
шум, взволнованные разговоры. Даже часы шли здесь иначе,- летели.
Никита и Аркадий Иванович устраивали Никитину комнату,- расставляли
мебель и книги, вешали занавески. В сумерки пришел Виктор, прямо из
гимназии, рассказал, что пятиклассники курят в уборной и что учитель
арифметики у них в классе приклеивался к стулу, вымазанному
гуммиарабиком. Виктор был независимый и рассеянный. Выпросил у
Никиты перочинный нож с двенадцатью лезвиями и ушел "к одному
товарищу,- ты его не знаешь",- играть в перышки.
В сумерки Никита сидел у окна. Закат за городом был все тот же
деревенский. Но Никита, как Желтухин за марлей, чувствовал себя
пойманным пленником, чужим - точь-в-точь Желтухин. В комнату вошел
Аркадий Иванович, в пальто и в шапке, в руке он держал чистый носовой
платок, распространяющий запах одеколона.
- Я ухожу, вернусь часам к девяти.
- Вы куда уходите?
- Туда, где меня еще нет.- Он хохотнул.- Что, брат, как тебя Лиля-то
приняла,- прямо в вилы... Ничего, обтешешься. И даже это отчасти хорошо
деревенского жирку спустить...- Он повернулся на каблуке и вышел. За
один день сделался совсем другим человеком.
Этой ночью Никита видел во сне, будто он в синем мундире с
серебряными пуговицами стоит перед Лилей и говорит сурово:
- Вот ваше письмо, возьмите.
Но на этих словах он просыпался и снова видел, как идет по
отсвечивающему полу и говорит Лиле:
- Возьмите ваше письмо.
У Лили длинные ресницы поднимались и опускались, независимый
носик был гордый и чужой, но вот-вот и носик и все лицо перестанут быть
чужими и рассмеются...