Page 76 - Детство

болваном делать? Вот что,- возьми двугривенный, купи калач, рыбы какой-

нибудь и дожидайся меня на возах.... А Заремку я, знаешь, продал
Медведеву,недорого, зато без хлопот. Ступай, я сейчас приду.
Но "сейчас" оказалось очень долгим временем. Большое бледно-
оранжевое солнце повисло над краем степи, золотистая пыль встала над
ярмаркой. Зазвонили к вечерне. И только тогда появился отец. Лицо у него
было смущенное.
- Совершенно случайно купил партию верблюдов,- сказал он, не глядя
Никите в глаза,- страшно недорого... А что, за кобылой еще не прислали?
Странно. Ну, а яблок вы много продали? На шестьдесят пять копеек?
Странно. Так вот что: черт с ними, с этими яблоками,- я Медведеву сказал,
что продаю их ему в придачу к кобыле... Пойдем выручать Артема...
Василий Никитьевич обнял Никиту за плечи и повел его по затихшей
ярмарке, между возов, от которых в сумерки пахло сеном, дегтем и хлебом.
Кое-где слышалась песня с высоким тающим в степи подголоском. Ржала
лошадь.
- А знаешь,- отец остановился, глаза его лукаво блеснули,- достанется

мне .дома на орехи... Ну, да ничего. Завтра пойдем тройку одну смотреть
серые, в яблоках... Все равно - один ответ.
НА ВОЗУ
Вечером, на возу свежей пшеничной соломы, Никита возвращался с
молотьбы. Узкая полоса заката, тусклого и по-осеннему багрового,
догорала над степью, над древними курганами - следами прошедших здесь
в незапамятные времена кочевников.
В сумерках на пустынных сжатых полях виднелись борозды пашни.
Кое-где у самой земли краснел огонек костра плугарского стана, и тянуло
горьковатым дымком. Поскрипывала, покачивалась телега. Никита лежал
на спине, закрыв глаза. Усталость сладко гудела во всем теле. Он
полусонно вспоминал этот день...
...Четыре пары сильных кобыл ходят в круге молотильного привода.

Посредине, на шкворне, на сиденьице медленно крутится Мишка
Коряшонок, покрикивает, пощелкивает кнутом.
С деревянного маховика, хлопая, убегает бесконечный ремень к
красной, большой, как дом, молотилке, бешено трясущейся соломотрясами
и решетами. Воет, западая, ухает, свирепо ревет барабан, далеко слышный в
степи,- жрет раскинутые снопы, гонит в пыльные недра молотилки солому
и зерно. Задает сам Василий Никитьевич, в глухих очках, в голицах по
локоть, в прилипшей к мокрой спине рубашке,- весь пыльный, с мякинной
бородой, с черным ртом. Подъезжают скрипучие воза со снопами.