Page 68 - Вечера на хуторе близ Диканьки

чёрта и кума. Впрочем, эта досада была притворная. Чуб очень рад был поднявшейся
метели. До дьяка ещё оставалось в восемь раз больше того расстояния, которое они прошли.
Путешественники поворотили назад. Ветер дул в затылок; но сквозь метущий снег ничего не
было видно.

— Стой, кум! мы, кажется, не туда идём, — сказал, немного отошедши, Чуб, — я не вижу ни
одной хаты. Эх, какая метель! свороти-ка ты, кум, немного в сторону, не найдёшь ли дороги; а
я тем временем поищу здесь. Дёрнет же нечистая сила потаскаться по такой вьюге! Не
забудь закричать, когда найдёшь дорогу. Эк, какую кучу снега напустил в очи сатана!

Дороги, однако ж, не было видно. Кум, отошедши в сторону, бродил в длинных сапогах взад и
вперёд и, наконец, набрёл прямо на шинок. Эта находка так его обрадовала, что он позабыл
всё и, стряхнувши с себя снег, вошёл в сени, нимало не беспокоясь об оставшемся на улице
куме. Чубу показалось между тем, что он нашёл дорогу; остановившись, принялся он кричать
во всё горло, но, видя, что кум не является, решился идти сам. Немного пройдя, увидел он
свою хату. Сугробы снега лежали около неё и на крыше. Хлопая намёрзнувшими на холоде
руками, принялся он стучать в дверь и кричать повелительно своей дочери отпереть её.

— Чего тебе тут нужно? — сурово закричал вышедший кузнец.

Чуб, узнавши голос кузнеца, отступил несколько назад. «Э, нет, это не моя хата, — говорил
он про себя, — в мою хату не забредёт кузнец. Опять же, если присмотреться хорошенько, то
и не Кузнецова. Чья бы была это хата? Вот на! не распознал! это хромого Левченка, который
недавно женился на молодой жене. У него одного только хата похожа на мою. То-то мне
показалось и сначала немного чудно, что так скоро пришёл домой. Однако ж Левченко сидит
теперь у дьяка, это я знаю; зачем же кузнец?… Э-ге-ге! он ходит к его молодой жене. Вот как!
хорошо!.. теперь я всё понял».

— Кто ты такой и зачем таскаешься под дверями? — произнёс кузнец суровее прежнего и
подойдя ближе.

«Нет, не скажу ему, кто я, — подумал Чуб, — чего доброго, ещё приколотит проклятый
выродок!» — и, переменив голос, отвечал:

— Это я, человек добрый! пришёл вам на забаву поколядовать немного под окнами.

— Убирайся к чёрту с своими колядками! — сердито закричал Вакула. — Что ж ты стоишь?
слышишь, убирайся сей же час вон!

Чуб сам уже имел это благоразумное намерение, но ему досадно показалось, что принуждён
слушаться приказаний кузнеца. Казалось, какой-то злой дух толкал его под руку и вынуждал
сказать что-нибудь наперекор.

— Что ж ты, в самом деле, так раскричался? — произнёс он тем же голосом, — я хочу
колядовать, да и полно.

— Эге! да ты от слов не уймёшься!.. — Вслед за сими словами Чуб почувствовал пребольной
удар в плечо.

— Да вот это ты, как я вижу, начинаешь уже драться! — произнёс он, немного отступая.

— Пошёл, пошёл! — кричал кузнец, наградив Чуба другим толчком.

— Что ж ты! — произнёс Чуб таким голосом, в котором изображалась и боль, и досада, и
робость. — Ты, вижу, не в шутку дерёшься, и ещё больно дерёшься!

— Пошёл, пошёл! — закричал кузнец и захлопнул дверь.

Page 68/115