Page 9 - Тапер

9

Азагаров заиграл, и перед его глазами закружились белые, голубые и розовые платьица,
короткие юбочки, из-под которых быстро мелькали белые кружевные панталончики, русые и
черные головки в шапочках из папиросной бумаги. Играя, он машинально прислушивался к
равномерному шарканью множества ног под такт его музыки, как вдруг необычайное
волнение, пробежавшее по всей зале, заставило его повернуть голову ко входным дверям.
Не переставая играть, он увидел, как в залу вошел пожилой господин, к которому,
точно по волшебству, приковались глаза всех присутствующих. Вошедший был немного
выше среднего роста и довольно широк в кости, но не полн. Держался он с такой изящной,
неуловимо небрежной и в то же время величавой простотой, которая свойственна только
людям большого света. Сразу было видно, что этот человек привык чувствовать себя
одинаково свободно и в маленькой гостиной, и перед тысячной толпой, и в залах
королевских дворцов. Всего замечательнее было его лицо – одно из тех лиц, которые
запечатлеваются в памяти на всю жизнь с первого взгляда: большой четырехугольный лоб
был изборожден суровыми, почти гневными морщинами; глаза, глубоко сидевшие в орбитах,
с повисшими над ними складками верхних век, смотрели тяжело, утомленно и недовольно;
узкие бритые губы были энергично и крепко сжаты, указывая на железную волю в характере
незнакомца, а нижняя челюсть, сильно выдвинувшаяся вперед и твердо обрисованная,
придавала физиономии отпечаток властности и упорства. Общее впечатление довершала
длинная грива густых, небрежно заброшенных назад волос, делавшая эту характерную,
гордую голову похожей на львиную…
Юрий Азагаров решил в уме, что новоприбывший гость, должно быть, очень важный
господин, потому что даже чопорные пожилые дамы встретили его почтительными
улыбками, когда он вошел в залу, сопровождаемый сияющим Аркадием Николаевичем.
Сделав несколько общих поклонов, незнакомец быстро прошел вместе с Рудневым в
кабинет, но Юрий слышал, как он говорил на ходу о чем-то просившему его хозяину:
– Пожалуйста, добрейший мой Аркадий Николаевич, не просите. Вы знаете, как мне
больно вас огорчать отказом…
– Ну хоть что-нибудь, Антон Григорьевич. И для меня, и для детей это будет навсегда
историческим событием, – продолжал просить хозяин.
В это время Юрия попросили играть вальс, и он не услышал, что ответил тот, кого
назвали Антоном Григорьевичем. Он играл поочередно вальсы, польки и кадрили, но из его
головы не выходило царственное лицо необыкновенного гостя. И тем более он был изумлен,
почти испуган, когда почувствовал на себе чей-то взгляд, и, обернувшись вправо, он увидел,
что Антон Григорьевич смотрит на него со скучающим и нетерпеливым видом и слушает,
что ему говорит на ухо Руднев.
Юрий понял, что разговор идет о нем, и отвернулся от них в смущении, близком к
непонятному страху. Но тотчас же, в тот же самый момент, как ему казалось потом, когда он
уже взрослым проверял свои тогдашние ощущения, над его ухом раздался
равнодушно-повелительный голос Антона Григорьевича:
– Сыграйте, пожалуйста, еще раз рапсодию № 2.
Он заиграл, сначала робко, неуверенно, гораздо хуже, чем играл в первый раз, но
понемногу к нему вернулись смелость и вдохновение. Присутствие того, властного и
необыкновенного человека почему-то вдруг наполнило его душу артистическим волнением и
придало его пальцам исключительную гибкость и послушность. Он сам чувствовал, что
никогда еще не играл в своей жизни так хорошо, как в этот раз, и, должно быть, не скоро
будет еще так хорошо играть.
Юрий не видел, как постепенно прояснялось хмурое чело Антона Григорьевича и как
смягчалось мало-помалу строгое выражение его губ, но когда он кончил при общих
аплодисментах и обернулся в ту сторону, то уже не увидел этого привлекательного и
странного человека. Зато к нему подходил с многозначительной улыбкой, таинственно
подымая вверх брови, Аркадий Николаевич Руднев.
– Вот что, голубчик Азагаров, – заговорил почти шепотом Аркадий Николаевич, –