Page 2 - Кавказский пленник
P. 2

после написанных в самой гуще героической обороны или по ее горячим следам знаменитых
       рассказов, больше не занимал художника как таковой. Но с периодом своей жизни на Кавказе
       он ощущал никогда не увядающую внутреннюю связь. В этом прошлом заключалось для него
       нечто сокровенное, затрагивающее как бы сердцевину его личности. Не случайно все, что он
       говорил и писал о тех краях, о том времени, было отмечено духом исключительного, даже по
       меркам толстовского творчества, самого подлинного лиризма.

       На Кавказе будущий писатель очутился в неполных двадцать три года, человеком, как видно
       из памятной дневниковой записи, без определенных целей и занятий. Граф Толстой,
       представитель знатного, хотя и не самого богатого дворянского семейства, рано, еще в
       детстве, лишился родителей и в наиболее сложную пору жизненного становления был во
       многом предоставлен самому себе. Два с лишним года Толстой учился в Казанском
       университете, но бросил его, так и не получив систематического образования. За этим
       последовала четырехлетняя полоса метаний, соблазнов, жизни в новой и старой столицах
       России, в родовом гнезде – расположенном неподалеку от губернской Тулы имении Ясная
       Поляна.

       Между тем юноша Толстой вовсе не был «самым пустячным малым», как назвал его
       однажды, пытаясь наставить на путь истинный, один из его братьев – Сергей. Скорее,
       наоборот, беспорядочные порывы молодости отражали необычайно богатую, впрочем
       самолюбивую и гордую, натуру, не умеющую до времени найти поле для своей реализации.
       Когда другой брат – Николай (все они были старше Льва) предложил ему совершить
       описанную поездку, Толстой имел уже немалый опыт углубленных размышлений о себе и о
       мире, как и огромное стремление «построить» свою судьбу в соответствии с высокими
       идеальными установками.

       К моменту приезда Толстого в Старогладковскую его жизненный идеал еще не оформился
       окончательно. Хотя истоки, направление, в котором совершался «внутренний рост» писателя,
       были уже хорошо различимы. В молодые годы Толстой испытал на себе, что было весьма
       характерно для его сословия, самые противоречивые духовные влияния. С одной стороны,
       весь уклад русской жизни, приверженной в ту пору вековым ценностям национального бытия:
       Православной вере, самодержавному государству, отечеству, семье – усваивался им из
       героических преданий прошлого, из самой обстановки, где протекали его детство и
       отрочество. Но «воздух эпохи» увлекал также новыми идеями о преобразовании личности и
       общества вне христианства, вне традиции, на основе неких «всеобщих», полностью земных
       представлений о хорошем и дурном.

       Огромный отзвук в душе Толстого получили философские воззрения французского писателя
       XVIII столетия, уроженца города Женевы, Жан-Жака Руссо, чей портрет, по собственному
       признанию, в юности он носил на груди вместо распятия. Такая подмена выглядела вполне
       символичной. Руссо не считал себя безбожником, атеистом. Но поклонялся он им самим
       найденному божеству, целиком растворенному, по мысли женевского мыслителя, в жизни
       мира. Это была, как верил Руссо, единая для всех безличная добродетель, которая
       присутствует повсюду и одушевляет собой вселенную. Наиболее полным, совершенным ее
       воплощением философу представлялась дикая природа. В далекие времена, учил Руссо,
       человек на земле тоже был гармоничным, естественным созданием. Более того, он и теперь
       остается таким в самый момент его появления на свет. Со временем он поддался соблазнам
       цивилизации, утратил (и постоянно утрачивает!) это земное блаженство. Между тем по сути
       своей человек – добродетельное создание. Ему нужно лишь услышать в себе голос чувства –
       голос добродетели, чтобы отречься навсегда от «порчи» цивилизации и обернуться назад – к
       первобытному идеалу. Внятные во времена молодости Толстого каждому русскому
       крестьянину, любому из окружавших писателя в детстве дворовых людей христианские
       понятия о грехе и его искуплении, о Царствии Небесном и вечной погибели, о Святой
       Живоначальной Троице и враге спасения – сатане не были нужны учению «просветителя»
       Руссо. Оно предполагало как само собой разумеющееся достижение рая на земле.

                                                        Page 2/24
   1   2   3   4   5   6   7