Page 45 - Аленушкины сказки
P. 45
мужики и вожак. Последний сбился с дороги и вывел партию вместо Шалайки на курень.
Солдат Акинтич выскочил горошком и пригласил набольшего в свой балаган.
– Ваше высокоблагородие, милости просим. В лучшем виде все оборудуем для вас. Сейчас
огонек разведем, в котелке воды согреем. Вы уж извините нас, ваше высокоблагородие.
Пимка в первый раз еще видел чужестранных людей и рассматривал их с удивлением
маленького дикаря, точно все они пришли чуть ли не с того света. Потом его поразила та
угодливость, с какой Акинтич ухаживал за гостями и на каждом шагу извинялся. Набольший
барин все-таки сердился, сердился на все: и на то, что все в балагане было покрыто сажей, и
на дымившийся очаг, и на заблудившегося вожака, и даже на трещавший в лесу мороз.
– Действительно, ваше высокоблагородие, оно того, значит, дым, – наговаривал Акинтич, – и
опять, того, страшенный мороз… Вы уж извините, потому как живем в лесу и ничего не знаем,
ваше высокоблагородие.
– Ты из солдат? – спрашивал набольший.
– Точно так-с, ваше высокоблагородие… В Москве бывал. Да… А здесь, уж извините, одним
словом, лес и никакого понятия.
Пимка увидел, как и чай пьют господа, и как закусывают по-своему, и как папиросы курят. Он
даже попробовал сам чаю, то есть съел несколько листочков, и убедился, что солдат все
врал. Ничего сладкого, а так, трава как трава, только черная.
Рано утром партия отправилась дальше. Теперь ее уже повел Акинтич, не знавший, чем
угодить господам.
– Ишь, точно змей извивается… – ворчал дедушка Тит, качая головой. – Ах, солдат, солдат,
всех он нас продаст!
А набольший все утро ворчал: и в балагане холодно, и вода в котелке чем-то воняет, и собаки
ночью лаяли, – всем недоволен. Пимка стоял с разинутым ртом и все боялся, как бы
набольший не треснул его чем. Однако все прошло благополучно.
Когда гости уехали, на курене вдруг точно пусто сделалось. Тихо-тихо так. Все куренные
сбились в одну кучу и долго переговаривались относительно уехавших.
– Ах, все это солдат наворожил, – говорил отец Пимки, почесывая в затылке. – Чугунка,
чугунка, а она сама и приехала к нам.
Мужики долго соображали, хорошо это будет или худо, когда через их лес наладят чугунку.
– И для чего она нам, эта чугунка? – ворчал дедушка Тит. – Так, баловство одно, а может, и
грешно… Ох, помирать, видно, пора!
– Подведет нас всех солдат! Не надо его было пущать с набольшим-то, а то мастер наш
солдат зубы заговаривать…
Ровно через три года немного пониже Шалайки через Чусовую железным кружевом
перекинулся железнодорожный мост, а солдат Акинтич определился к нему сторожем. У него
теперь были и своя будка, и самовар, и новая трубка. Акинтич был счастлив.
Вся Шалайка сбежалась смотреть, когда ждали первого поезда новой чугунки. Приплелся и
старый дед Тит. Старик больше не ездил в курень, потому что прихварывал. Он долго
смотрел на Акинтича, который расхаживал около своей будки с зеленым флагом в руках, и
наконец сказал:
Page 45/103
