Page 38 - В дурном обществе

колеблясь, — скажи, что если он знает одного тут… Федоровича, то пусть скажет, что этому
Федоровичу лучше уйти из нашего города… Теперь ступай, мальчик, ступай скорее.

Я догнал Тыбурция уже на горе и, запыхавшись, нескладно исполнил поручение отца.

— Покорнейше просит… отец… — и я стал совать ему в руку данные отцом деньги.

Я не глядел ему в лицо. Деньги он взял и мрачно выслушал дальнейшее поручение
относительно Федоровича.

В подземелье, в темном углу, на лавочке лежала Маруся. Слово «смерть» не имеет еще
полного значения для детского слуха, и горькие слезы только теперь, при виде этого
безжизненного тела, сдавили мне горло. Моя маленькая приятельница лежала серьезная и
грустная, с печально вытянутым личиком. Закрытые глаза слегка ввалились и еще резче
оттенились синевой. Ротик немного раскрылся, с выражением детской печали. Маруся как
будто отвечала этою гримаской на наши слезы.

«Профессор» стоял у изголовья и безучастно качал головой. Штык-юнкер стучал в углу
топором, готовя, с помощью нескольких темных личностей, гробик из старых досок,
сорванных с крыши часовни. Лавровский, трезвый и с выражением полного сознания, убирал
Марусю собранными им самим осенними цветами. Валек спал в углу, вздрагивая сквозь сон
всем телом, и по временам нервно всхлипывал.

Заключение

Вскоре после описанных событий члены «дурного общества» рассеялись в разные стороны.
Остались только «профессор», по-прежнему, до самой смерти, слонявшийся по улицам
города, да Туркевич, которому отец давал по временам кое-какую письменную работу. Я с
своей стороны пролил немало крови в битвах с еврейскими мальчишками, терзавшими
«профессора» напоминанием о режущих и колющих орудиях.

Штык-юнкер и темные личности отправились куда-то искать счастья. Тыбурций и Валек
совершенно неожиданно исчезли, и никто не мог сказать, куда они направились теперь, как
никто не знал, откуда они пришли в наш город.

Старая часовня сильно пострадала от времени. Сначала у нее провалилась крыша, продавив
потолок подземелья. Потом вокруг часовни стали образовываться обвалы, и она стала еще
мрачнее; еще громче завывают в ней филины, а огни на могилах темными осенними ночами
вспыхивают синим зловещим светом. Только одна могила, огороженная частоколом, каждую
весну зеленела свежим дерном, пестрела цветами.

Мы с Соней, а иногда даже с отцом, посещали эту могилу; мы любили сидеть на ней в тени
смутно лепечущей березы, в виду тихо сверкавшего в тумане города. Тут мы с сестрой
вместе читали, думали, делились своими первыми молодыми мыслями, первыми планами
крылатой и честной юности.

Когда же пришло время и нам оставить тихий родной город, здесь же в последний день мы
оба, полные жизни и надежды, произносили над маленькою могилкой свои обеты.

1885

Page 38/41