Page 35 - В дурном обществе

Отец спросил у меня, куда я ходил, и, выслушав внимательно обычный ответ, ограничился
тем, что повторил мне приказ ни под каким видом не отлучаться из дому без его позволения.
Приказ был категоричен и очень решителен; ослушаться его я не посмел, но не решался
также и обратиться к отцу за позволением.

Прошло четыре томительных дня. Я грустно ходил по саду и с тоской смотрел по
направлению к горе, ожидая, кроме того, грозы, которая собиралась над моей головой. Что
будет, я не знал, но на сердце у меня было тяжело. Меня в жизни никто еще не наказывал;
отец не только не трогал меня пальцем, но я от него не слышал никогда ни одного резкого
слова. Теперь меня томило тяжелое предчувствие.

Наконец меня позвали к отцу, в его кабинет. Я вошел и робко остановился у притолоки. В
окно заглядывало грустное осеннее солнце. Отец некоторое время сидел в своем кресле
перед портретом матери и не поворачивался ко мне. Я слышал тревожный стук собственного
сердца.

Наконец он повернулся. Я поднял на него глаза и тотчас же их опустил в землю. Лицо отца
показалось мне страшным. Прошло около полминуты, и в течение этого времени я
чувствовал на себе тяжелый, неподвижный, подавляющий взгляд.

— Ты взял у сестры куклу?

Эти слова упали вдруг на меня так отчетливо и резко, что я вздрогнул.

— Да, — ответил я тихо.

— А знаешь ты, что это подарок матери, которым ты должен бы дорожить, как святыней?.. Ты
украл ее?

— Нет, — сказал я, подымая голову.

— Как нет? — вскрикнул вдруг отец, отталкивая кресло. — Ты украл ее и снес!.. Кому ты снес
ее?.. Говори!

Он быстро подошел ко мне и положил мне на плечо тяжелую руку. Я с усилием поднял голову
и взглянул вверх. Лицо отца было бледно. Складка боли, которая со смерти матери залегла у
него между бровями, не разгладилась и теперь, но глаза горели гневом. Я весь съежился. Из
этих глаз, глаз отца, глянуло на меня, как мне показалось, безумие или… ненависть.

— Ну, что ж ты?.. Говори! — и рука, державшая мое плечо, сжала его сильнее.

— Н-не скажу, — ответил я тихо.

— Нет, скажешь! — отчеканил отец, и в голосе его зазвучала угроза.

— Не скажу, — прошептал я еще тише.

— Скажешь, скажешь!..

Он повторил это слово сдавленным голосом, точно оно вырвалось у него с болью и усилием.
Я чувствовал, как дрожала его рука, и, казалось, слышал даже клокотавшее в груди его
бешенство. И я всё ниже опускал голову, и слезы одна за другой капали из моих глаз на пол,
но я всё повторял едва слышно:

— Нет, не скажу… никогда, никогда не скажу вам… Ни за что!

В эту минуту во мне сказался сын моего отца. Он не добился бы от меня иного ответа

Page 35/41