Page 102 - Преступление и наказание
P. 102

сознавал, но совершенно бодр  и почти свеж, несмотря  на  ужасное  количество  выпитого в
               этот вечер вина. Теперь же состояние его походило на какой-то даже восторг, и в то же время
               как будто всё выпитое вино вновь, разом и с удвоенною силой, бросилось ему в голову. Он
               стоял с обеими дамами, схватив их обеих за руки, уговаривая их и представляя им резоны с
               изумительною  откровенностью,  и,  вероятно  для  большего  убеждения,  почти  при  каждом
               слове  своем,  крепко-накрепко,  как  в  тисках,  сжимал  им  обеим  руки  до  боли  и,  казалось,
               пожирал  глазами  Авдотью  Романовну,  нисколько  этим  не  стесняясь.  От  боли  они  иногда
               вырывали свои руки из его огромной и костлявой ручищи, но он не только не замечал, в чем
               дело, но еще крепче притягивал их к себе. Если б они велели ему сейчас, для своей услуги,
               броситься с лестницы вниз головой, то  он тотчас же бы это исполнил,  не рассуждая и не
               сомневаясь.  Пульхерия  Александровна,  вся  встревоженная  мыслию  о  своем  Роде,  хоть  и
               чувствовала,  что  молодой  человек  очень  уж  эксцентричен  и  слишком  уж  больно  жмет  ей
               руку, но так как в то же время он был для нее провидением, то и не хотела замечать всех этих
               эксцентрических подробностей. Но, несмотря на ту же тревогу, Авдотья Романовна хоть и не
               пугливого была характера, но с изумлением и почти даже с испугом встречала сверкающие
               диким огнем взгляды друга своего брата, и только беспредельная доверенность, внушенная
               рассказами Настасьи об этом странном человеке, удержала ее от покушения убежать от него
               и утащить за собою свою мать. Она понимала тоже, что, пожалуй, им и убежать-то от него
               теперь  уж  нельзя.  Впрочем,  минут  через  десять  она  значительно  успокоилась:  Разумихин
               имел  свойство  мигом  весь  высказываться,  в  каком  бы  он  ни  был  настроении,  так  что  все
               очень скоро узнавали, с кем имеют дело.
                     — Невозможно к хозяйке, и вздор  ужаснейший! — вскричал он, убеждая Пульхерию
               Александровну. — Хоть вы и мать, а если останетесь, то доведете его до бешенства, и тогда
               черт знает что будет! Слушайте, вот что я сделаю: теперь у него Настасья посидит, а я вас
               обеих отведу к вам, потому что  вам одним нельзя по  улицам;  у нас в Петербурге на этот
               счет…  Ну,  наплевать!..  Потом  от  нас  тотчас  же  бегу  сюда  и  через  четверть  часа,  мое
               честнейшее  слово,  принесу  вам  донесение:  каков  он?  спит  или  нет?  и  всё  прочее.  Потом,
               слушайте! Потом от вас мигом к себе, — там у меня гости, все пьяные, — беру Зосимова —
               это доктор, который его лечит, он теперь у меня сидит, не пьян; этот не пьян, этот никогда не
               пьян! Тащу его к Родьке и потом тотчас к вам, значит, в час вы получите о нем два известия
               — и от доктора, понимаете, от самого доктора; это уж не то что от меня! Коль худо, клянусь,
               я вас сам сюда приведу, а хорошо, так и ложитесь спать. А я всю ночь здесь ночую, в сенях,
               он и не услышит, а Зосимову велю ночевать у хозяйки, чтобы был под рукой. Ну что для
               него теперь лучше, вы или доктор? Ведь доктор полезнее, полезнее. Ну, так и идите домой!
               А к хозяйке невозможно; мне возможно, а вам невозможно: не пустит, потому… потому что
               она дура. Она меня приревнует к Авдотье Романовне, хотите знать, да и к вам тоже… А уж к
               Авдотье  Романовне  непременно.  Это  совершенно,  совершенно  неожиданный  характер!
               Впрочем, я тоже дурак… Наплевать! Пойдемте! Верите вы мне? Ну, верите вы мне или нет?
                     — Пойдемте,  маменька, —  сказала  Авдотья  Романовна, —  он  верно  так  сделает,  как
               обещает. Он воскресил уже брата, а если правда, что доктор согласится здесь ночевать, так
               чего же лучше?
                     — Вот  вы…  вы…  меня  понимаете,  потому  что  вы  —  ангел! —  в  восторге  вскричал
               Разумихин. — Идем! Настасья! Мигом наверх и сиди там при нем, с огнем; я через четверть
               часа приду…
                     Пульхерия  Александровна  хоть  и  не  убедилась  совершенно,  но  и  не  сопротивлялась
               более.  Разумихин  принял  их  обеих  под  руки  и  потащил  с  лестницы.  Впрочем,  он  ее
               беспокоил: «хоть и расторопный, и добрый, да в состоянии ли исполнить, что обещает? В
               таком ведь он виде!..»
                     — А, понимаю, вы думаете, что я в таком виде! — перебил ее мысли Разумихин, угадав
               их и шагая своими огромнейшими шажищами по тротуару, так что обе дамы едва могли за
               ним следовать, чего, впрочем, он не замечал. — Вздор! то есть… я пьян, как олух, но не в
               том дело; я пьян не от вина. А это, как я вас увидал, мне в голову и ударило… Да наплевать
   97   98   99   100   101   102   103   104   105   106   107