Page 108 - Преступление и наказание
P. 108

уж  было  невыносимо.  Со  всего  размаху  ударил  он  кулаком  по  кухонной  печке,  повредил
               себе руку и вышиб один кирпич.
                     «Конечно, —  пробормотал  он  про  себя  через  минуту,  с  каким-то  чувством
               самоунижения, — конечно, всех этих пакостей не закрасить и не загладить теперь никогда…
               а  стало  быть,  и  думать  об  этом  нечего,  а  потому  явиться  молча,  и…  исполнить  свои
               обязанности…  тоже  молча,  и…  и  не  просить  извинения,  и  ничего  не  говорить,  и…  и,  уж
               конечно, теперь всё погибло!»
                     И однако ж, одеваясь, он осмотрел свой костюм тщательнее обыкновенного. Другого
               платья у него не было, а если б и было, он, быть может, и не надел бы его, — «так, нарочно
               бы  не  надел».  Но  во  всяком  случае  циником  и  грязною  неряхой  нельзя  оставаться:  он  не
               имеет права оскорблять чувства других, тем более что те, другие, сами в нем нуждаются и
               сами зовут к себе. Платье свое он тщательно отчистил щеткой. Белье же было на нем всегда
               сносное; на этот счет он был особенно чистоплотен.
                     Вымылся он в это  утро рачительно, —  у  Настасьи нашлось мыло, —  вымыл  волосы,
               шею  и  особенно  руки.  Когда  же  дошло  до  вопроса:  брить  ли  свою  щетину  иль  нет  (у
               Прасковьи  Павловны  имелись  отличные  бритвы,  сохранившиеся  еще  после  покойного
               господина Зарницына), то вопрос с ожесточением даже был решен отрицательно: «Пусть так
               и остается! Ну, как подумают, что я выбрился для… да непременно же подумают! Да ни за
               что же на свете!
                     И…  и  главное,  он  такой  грубый,  грязный,  обращение  у  него  трактирное;  и…  и,
               положим, он знает, что и он, ну хоть немного, да порядочный же человек… ну, так чем же
               тут гордиться, что порядочный человек? Всякий должен быть порядочный человек, да еще
               почище,  и…  и  все-таки  (он  помнит  это)  были  и  за  ним  такие  делишки…  не  то  чтоб  уж
               бесчестные,  ну  да  однако  ж!..  А  какие  помышления-то  бывали!  гм…  и  это  всё  поставить
               рядом  с  Авдотьей  Романовной!  Ну  да,  черт!  А  пусть!  Ну  и  нарочно  буду  такой  грязный,
               сальный, трактирный, и наплевать! Еще больше буду!..»
                     На таких монологах застал его Зосимов, ночевавший в зале у Прасковьи Павловны.
                     Он шел домой и, уходя, спешил заглянуть на больного. Разумихин донес ему, что тот
               спит, как сурок. Зосимов распорядился не будить, пока проснется. Сам же обещал зайти часу
               в одиннадцатом.
                     — Если  только  он  будет  дома, —  прибавил  он. —  Фу,  черт!  В  своем  больном  не
               властен, лечи поди! Не знаешь, он к тем пойдет, али те сюда придут?
                     — Те, я думаю, —  отвечал  Разумихин, поняв цель вопроса, — и будут,  конечно, про
               свои семейные дела говорить. Я уйду. Ты, как доктор, разумеется, больше меня прав имеешь.
                     — Не духовник же и я; приду и уйду; и без них много дела.
                     — Беспокоит  меня  одно, —  перебил,  нахмурясь,  Разумихин, —  вчера  я,  спьяну,
               проболтался ему, дорогой идучи, о разных глупостях… о разных… между прочим, что ты
               боишься, будто он… наклонен к помешательству…
                     — Ты и дамам о том же вчера проболтался.
                     — Знаю,  что  глупо!  Хошь  бей!  А  что,  вправду  была  у  тебя  какая-нибудь  твердая
               мысль?
                     — Да вздор же, говорю; какая твердая мысль! Сам ты описал его как мономана, когда
               меня к нему привел… Ну, а мы вчера еще жару поддали, ты то есть, этими рассказами-то… о
               маляре-то;  хорош  разговор,  когда  он,  может,  сам  на  этом  с  ума  сошел!  Кабы  знал  я  в
               точности, что тогда в конторе произошло и что там его какая-то каналья этим подозрением…
               обидела! Гм… не допустил бы я вчера такого разговора. Ведь эти мономаны из капли океан
               сделают,  небылицу  в  лицах  наяву  видят…  Сколько  я  помню,  вчера,  из  этого  рассказа
               Заметова, мне половина дела выяснилась. Да что! Я один случай знаю, как один ипохондрик,
               сорокалетний,  не  в  состоянии  будучи  переносить  ежедневных  насмешек,  за  столом,
               восьмилетнего  мальчишки,  зарезал  его!  А  тут,  весь  в  лохмотьях,  нахал  квартальный,
               начинавшаяся  болезнь,  и  этакое  подозрение!  Исступленному-то  ипохондрику!  При
               тщеславии бешеном, исключительном! Да тут, может, вся-то точка отправления болезни и
   103   104   105   106   107   108   109   110   111   112   113