Page 489 - Рассказы. Повести. Пьесы
P. 489

были  купцы,  приказчики,  гостинодворцы,  офицеры», —  вспоминал  И.  Н.  Потапенко. —
               «Чехов в восп.», с. 357). Пришедшие развлечься, бенефисные зрители были разочарованы,
               «демонстративно  поворачивались  спиной  к  сцене,  громко  разговаривали  с  знакомыми,
               смеялись, шипели, свистали… Актеры… растерялись» (там же, с. 359). Как и предполагал
               Чехов, актеры не смогли «заинтересовать» публику. Кроме того, атмосфера зависти и злобы,
               которую  Чехов  чувствовал  уже  накануне  премьеры  («Все  злы,  мелочны,  фальшивы…»  —
               писал он сестре 12 октября), проявилась здесь в полную меру. Об отношении к спектаклю
               литераторов сохранились свидетельства писателей Л. А. Авиловой («Чехов в восп.», с. 245) и
               Н.  А.  Лейкина  («Рецензенты  с  каким-то  злорадством  ходили  по  коридорам  и  буфету  и
               восклицали: «Падение таланта», «Исписался». — ЛН, с. 504).
                     На  следующее  утро  Чехов  уехал  в  Мелихово.  Он  «ожидал  неуспеха  и  уже  был
               подготовлен к нему» и внешне отнесся к провалу «разумно и холодно» (А. С. Суворину, 22
               октября). Но потрясен всем случившимся он был глубоко. «17-го октября не имела успеха не
               пьеса,  а  моя  личность.  Меня  еще  во  время  первого  акта  поразило  одно  обстоятельство,  а
               именно:  те,  с  кем  я  до  17-го  октября  дружески  и  приятельски  откровенничал,  беспечно
               обедал,  за  кого  ломал  копья  (как,  например,  Ясинский), —  все  эти  имели  странное
               выражение,  ужасно  странное…  Одним  словом,  произошло  то,  что  дало  повод  Лейкину
               выразить в письме соболезнование, что у меня так мало друзей, а «Неделе» вопрошать: «что
               сделал им Чехов», а «Театралу» поместить целую корреспонденцию (95 №) о том, будто бы
               пишущая братия устроила мне в театре скандал», — писал он А. С. Суворину 14 декабря. И
               хотя последующие спектакли имели успех, о чем Чехову сообщали В. Ф. Комиссаржевская,
               И. Н. Потапенко, В. В. Билибин, Н. А. Лейки и, он уже не мог успокоиться. «Я, конечно, рад,
               очень рад, — отвечал он В. В. Билибипу, — но все же успех 2-го и 3-го представления не
               может  стереть  с  моей  души  впечатления  1-го  представления»  (1  ноября).  Доставило  ему
               большое удовольствие только письмо А. Ф. Кони, которому Чехов верил «больше, чем всем
               критикам, взятым вместе» (ответное письмо от И ноября), и который выразил восхищение
               художественными  достоинствами  пьесы:  «Это  сама  жизнь  на  сцене,  с  ее  трагическими
               союзами, красноречивым бездумьем и молчаливыми страданиями, — жизнь обыденная, всем
               доступная и никем не понимаемая в ее внутренней жестокой иронии…» (7 ноября).
                     25  апреля  1898 г.  к  Чехову  обратился  Вл.  И.  Немирович-Данченко,  один  из
               руководителей  молодого  Художественного  театра,  с  просьбой  разрешить  им  постановку
               «Чайки».  Чехов  ответ  ил  решительным  отказом.  12  мая  Немирович-Данченко  вторично
               пишет  о  «Чайке»:  «Если  ты  не  дашь,  то  зарежешь  меня,  так  как  «Чайка»  единственная
               современная пьеса, захватывающая меня как режиссера, а ты — единственный современный
               писатель,  который  представляет  большой  интерес  для  театра  с  образцовым  репертуаром».
               После  долгих  сомнений  Чехов  все  же  разрешил  постановку  «Чайки»  в  Художественном
               театре. В августе театр приступил к работе.
                     И  то,  что  не  получилось  у  маститых  актеров  старой  Александринки,  блистательно
               удалось  неопытным  артистам  молодого,  только  еще  формирующегося  театра.  Секрет  их
               заключался в том, что они нащупали самый нерв пьесы, они почувствовали, как в «Чайке»
               «бьется пульс русской современной жизни»  (письмо Вл.  И. Немировича-Данченко к К. С.
               Станиславскому, 21 июня), они постигли глубокую сущность чеховского гуманизма. «Чехов
               — неисчерпаем, — писал позднее Станиславский, — потому что, несмотря на обыденщину,
               которую  он  будто  бы  всегда  изображает,  он  говорит  всегда,  в  своем  основном,  духовном
               лейтмотиве,  не  о  случайном,  не  о  частном,  а  о  Человеческом  с  большой  буквы».  Именно
               поэтому «ошибаются те, кто вообще в пьесах Чехова стараются играть, представлять. В его
               пьесах  надо  быть,  т. е.  жить,  существовать,  идя  по  глубоко  заложенной  внутри  главной
               душевной артерии» (К. С. Станиславский. Собр. соч. в восьми томах, т. I. М., 1954, с. 221,
               222).  Глубокое  понимание  чеховской  драматургии,  ее  новаторства  определило  успех
               Художественного театра.
                     Чехов дважды, 9 и 11 сентября, присутствовал на репетициях, сделал свои замечания,
               но в целом остался доволен. «Он нашел, что у нас на репетициях приятно, славная компания
   484   485   486   487   488   489   490   491   492