Page 125 - Дни и ночи

было, падал все усиливавшийся снег; все так же беспрерывно скрипели по накатанному
насту колеса грузовиков и железные ободья двуколок и молчаливо поворачивались на
перекрестках военные регулировщики со своими фонариками.
Все это было однообразно и похоже час на час и день на день, и только тот, кто
вздумал бы постоять подряд сутки или двое на одной из этих дорог, ведших к Сталинграду
от Эльтона и от Камышина, понял бы все величие этого однообразия, все угрожающее
спокойствие того, что происходило в эти дни на прифронтовых дорогах.
Подобно тому как год назад, в ноябре 1941 года, бесконечные эшелоны с пехотой и
артиллерией шли к Москве и, не доходя до истекавшего кровью фронта, растворялись в
подмосковных лесах,- подобно этому и здесь с последних чисел октября ночь за ночью,
сначала по грязным, ь потом по заснеженным фронтовым дорогам, в пургу, в гололедицу,
двигались войска, ползли крытые машины, закутанные в чехлы гигантские орудия РГК,
приземистые Т-34 и подпрыгивающие вслед за грузовиками на кочках маленькие
противотанковые пушки.
Иногда осветительная ракета, сброшенная с немецкого самолета, вырывала из мрака
ночи белое пятно, в котором сворачивали в сторону с дороги грузовики, разбегались и
бросались на землю люди, а бомбы с грохотом рвались среди грязи и снега. Потом все снова
становилось черным, и движение на дороге останавливалось на несколько минут, пока
убирали обломки разбитого грузовика и оттаскивали в сторону мертвых. И все опять
начинало ползти, катиться и ехать в прежнем направлении. Часть всего этого шла от
Камышина и Саратова в степи и лесистые балки севернее Сталинграда. Другая часть людей,
орудий и танков двигалась от Эльтона к Волге, пряталась где-то в извилинах Средней,
Нижней и Верхней Ахтубы и спускалась оттуда к югу.
И в этом огромном движении людей, машин и оружия, и в том, как все это двигалось, и
в том, как все это останавливалось, не доходя до Сталинграда, чувствовались та же воля и
тот же характер, которые однажды уже во всей своей почти нечеловеческой выдержке
проявились год назад под Москвой.
Когда командующий армией и Матвеев несколько раз в критические минуты просили в
штабе фронта подкреплений, им каждый раз категорически отказывали и только с левого
берега Волги, сосредоточивая там все больше артиллерии и гвардейских минометных
полков, поддерживали дравшиеся в Сталинграде дивизии щедрым огнем. Лишь дважды в
самые тяжелые дни штаб фронта, с разрешения Ставки, дал по дивизии. Они прямо с марша
были брошены в Сталинград и в течение недели, сделав свое дело, растаяли, сравнявшись по
численности с остальными дравшимися там дивизиями.
В ту ночь, когда Сабуров молча, закрыв глаза, лежал у себя в блиндаже, а двое
санитаров несли Аню по неокрепшему льду, член Военного совета армии Матвеев сделал
пешком большую петлю по Волге и явился в блиндаж к Проценко, где имел с ним длинный
разговор при закрытых дверях, если так можно было назвать две наглухо опущенные плащ-
палатки.
Матвеев вечером вернулся с того берега из штаба фронта, и Проценко был уже вторым
командиром дивизии, которого он посещал за ночь. Когда Матвеев накануне был вызван в
штаб фронта, он приехал туда с твердым намерением обрисовать всю тяжесть положения
армии и еще раз попросить подкреплений. Он ехал в штаб фронта, твердо убежденный в том,
что будет просить дивизию и что выпросит ее, потому что она была ему абсолютно
необходима. Он предвидел обычный отказ, но считал, что на этот раз его доводы окажутся
сильнее.
Однако все вышло наоборот. И командующий, и член Военного совета фронта
спокойно выслушали сначала его доклад, потом его просьбу и, против обыкновения, не
сказали сразу ни да, ни нет. Потом, после длительной паузы, они переглянулись, и член
Военного совета фронта, пододвинувшись вместе со стулом ближе к столу, где лежала карта
фронта, положив на нее обе руки, сказал:
- Мы не хотим вам отказывать, товарищ Матвеев, в том, что вы просите, потому что вы