Page 77 - Дни и ночи

сказал, что он, Проценко, пожалуй, самый богатый человек в Сталинграде и что если штабу
армии до зарезу понадобятся люди, то их возьмут именно у него. Проценко, схитривший при
подсчете и умолчавший о том, что он за последние дни наскреб с того берега еще сто своих
тыловиков, больше не возвращался к этому вопросу.
После официальной части разговора командующий ушел, а член Военного совета
Матвеев за ужином включил радиоприем-ник, и они долго слушали немецкое радио. К
удивлению Проценко, Матвеев, никогда раньше не говоривший об этом, сносно знал
немецкий язык, он переводил почти все, что передавали немцы.
- Чувствуешь, Александр Иванович,- говорил Матвеев,- какие они стали осторожные!
Раньше, бывало, только еще ворвутся на окраину города - помню, так с Днепропетровском
было - и уже кричат на весь мир: "Взяли". Или к Москве когда подходили, уже заранее
заявляли: "Завтра парад". А теперь и на самом деле две трети заняли, а все же не говорят, что
забрали Сталинград. И точных сроков не дают. А в чем, по-твоему, причина?
- В нас,- сказал Проценко.
- Вот именно. И в тебе, в частности, и в твоей дивизии, хотя в ней сейчас на этом берегу
всего тысяча шестьсот человек.
Проценко был неприятно поражен этой истинной цифрой и изобразил на лице деланное
удивление.
- Тысяча шестьсот,- повторил Матвеев.- Я уж при командующем не разоблачил тебя,
что ты сто человек спрятал. Крик был бы.
Он рассмеялся, довольный, что поймал хитрого Проценко. Проценко тоже рассмеялся.
- Уже боятся объявлять сроки - отучили. Это хорошо... Сеня,- крикнул Матвеев
адъютанту,- дай коньяку! Когда-то еще ко мне Проценко приедет. Как, по Волге-то сало
пошло, а?
- Да, начинает густеть,- сказал Проценко.- Завтра, наверное, переправы совсем не
будет.
- Это мы предвидели,- сказал Матвеев.- Только бы скорей стала Волга. Одна к ней,
единственная теперь от всей России просьба.
- Может не послушать,- сказал Проценко.
- Послушает или не послушает, а нам с тобой все равно поблажки не будет. Придется
стоять, где стоим, с тем, что имеем.
Матвеев налил коньяку себе и Проценко и, чокнувшись с ним, залпом выпил.
Проценко не был подавлен этим разговором, наоборот, он возвращался в дивизию,
пожалуй, даже в хорошем настроении. То, что ему сегодня окончательно отказали в
пополнении людьми, как это ни странно, вселило в его душу неожиданное спокойствие. До
этого он каждый день с возраставшей тревогой подсчитывал потери и ждал, когда придет
пополнение. Теперь на ближайшее время ждать было нечего: надо пока воевать с тем, что
есть, и надеяться только на это. Ну что ж, по крайней мере, все ясно: именно те люди,
которые уже переправились через Волгу и сидят сегодня вместе с ним на этом берегу,
именно они и должны умереть, но не отдать за эти дни тех пяти кварталов, что достались на
их долю. И хотя Проценко вполне отчетливо представил себе все последствия этого, вплоть
до собственной гибели, но даже и об этом он подумал сейчас без содрогания. "Ну и что? Ну
и убьют и меня, и многих других. Все равно у немцев ничего не выйдет".
- Ничего не выйдет! - повторил он вслух так громко, что шедший сзади него адъютант
подскочил к нему:
- Что прикажете, товарищ генерал?
- Ничего не выйдет,- еще раз повторил Проценко.- Ничего у них не выйдет, понял?
- Так точно,- сказал адъютант.
Они сели в моторку. Она еле шла, лед царапал борта.
- Становится,- сказал Проценко.
- Да, сало идет,- ответил сидевший на руле красноармеец!
В этот предутренний час Сабуров вышел из блиндажа на воздух, подышать.