Page 5 - Изумруд

и растопыренными по оглоблям. Наездник, не торопясь, взял вожжи, односложно крикнул
конюхам, и они разом отняли руки. Радуясь предстоящему бегу, Изумруд рванулся было
вперед, но, сдержанный сильными руками, поднялся лишь немного на задних ногах,
встряхнул шеей и широкой, редкой рысью выбежал из ворот на ипподром.
Вдоль деревянного забора, образуя верстовой эллипс, шла широкая беговая дорожка из
желтого песка, который был немного влажен и плотен и потому приятно пружинился под
ногами, возвращая им их давление. Острые следы копыт и ровные, прямые полосы,
оставляемые гуттаперчей шин, бороздили ленточку.
Мимо протянулась трибуна, высокое деревянное здание в двести лошадиных корпусов
длиною, где горой от земли до самой крыши, поддержанной тонкими столбами, двигалась и
гудела черная человеческая толпа. По легкому, чуть слышному шевелению вожжей Изумруд
понял, что ему можно прибавить ходу, и благодарно фыркнул.
Он шел ровной машистой рысью, почти не колеблясь спиной, с вытянутой вперед и
слегка привороченной к левой оглобле шеей, с прямо поднятой мордой. Благодаря редкому,
хотя необыкновенно длинному шагу его бег издали не производил впечатления быстроты;
казалось, что рысак меряет, не торопясь, дорогу прямыми, как циркуль, передними ногами,
чуть притрогиваясь концами копыт к земле. Это была настоящая американская выездка, в
которой все сводится к тому, чтобы облегчить лошади дыхание и уменьшить сопротивление
воздуха до последней степени, где устранены все ненужные для бега движения,
непроизводительно расходующие силу, и где внешняя красота форм приносится в жертву
легкости, сухости, долгому дыханию и энергии бега, превращая лошадь в живую
безукоризненную машину.
Теперь, в антракте между двумя бегами, шла проминка лошадей, которая всегда
делается для того, чтобы открыть рысакам дыхание. Их много бежало во внешнем кругу по
одному направлению с Изумрудом, а во внутреннем – навстречу. Серый, в темных яблоках,
рослый беломордый рысак, чистой орловской породы, с крутой собранной шеей а с хвостом
трубой, похожий на ярмарочного коня, перегнал Изумруда. Он трясся на ходу жирной,
широкой, уже потемневшей от пота грудью и сырыми пахами, откидывал передние ноги от
колен вбок, и при каждом шаге у него звучно ёкала селезенка.
Потом подошла сзади стройная, длиннотелая гнедая кобыла-метиска с жидкой темной
гривой. Она была прекрасно выработана по той же американской системе, как и Изумруд.
Короткая холеная шерсть так и блестела на ней, переливаясь от движения мускулов под
кожей. Пока наездники о чем-то говорили, обе лошади шли некоторое время рядом. Изумруд
обнюхал кобылу и хотел было заиграть на ходу, но англичанин не позволил, и он
подчинился.
Навстречу им пронесся полной рысью огромный вороной жеребец, весь обмотанный
бинтами, наколенниками и подмышниками. Левая оглобля выступала у него прямо вперед на
пол-аршина длиннее правой, а через кольцо, укрепленное над головой, проходил ремень
стального оберчека, жестоко охватившего сверху и с обеих сторон нервный храп лошади.
Изумруд и кобыла одновременно поглядели на него, и оба мгновенно оценили в нем рысака
необыкновенной силы, быстроты и выносливости, но страшно упрямого, злого,
самолюбивого и обидчивого. Следом за вороным пробежал до смешного маленький,
светло-серый нарядный жеребчик. Со стороны можно было подумать, что он мчится с
невероятной скоростью: так часто топотал он ногами, так высоко вскидывал их в коленях и
такое усердное, деловитое выражение было в его подобранной шее с красивой маленькой
головой. Изумруд только презрительно скосил на него свой глаз и повел; одним ухом в его
сторону.
Другой наездник окончил разговор, громко и коротко засмеялся, точно проржал, и
пустил кобылу свободной рысью. Она без всякого усилия, спокойно, точно быстрота ее бега
совсем от нее не зависела, отделилась от Изумруда и побежала вперед, плавно неся ровную,
блестящую спину с едва заметным темным ремешком вдоль хребта.
Но тотчас же и Изумруда и ее обогнал и быстро кинул назад несшийся галопом