Page 6 - Изумруд

огненно-рыжий рысак с большим белым пятном на храпе. Он скакал частыми длинными
прыжками, то растягиваясь и пригибаясь к земле, то почти соединяя на воздухе передние
ноги с задними. Его наездник, откинувшись назад всем телом, не сидел, а лежал на сиденье,
повиснув на натянутых вожжах. Изумруд заволновался и горячо метнулся в сторону, но
англичанин незаметно сдержал вожжи, и его руки, такие гибкие и чуткие к каждому
движению лошади, вдруг стали точно железными. Около трибуны рыжий жеребец,
успевший проскакать еще один круг, опять обогнал Изумруда. Он до сих пор скакал, но
теперь уже был в пене, с кровавыми глазами и дышал хрипло. Наездник, перегнувшись
вперед, стегал его изо всех сил хлыстом вдоль спины. Наконец конюхам удалось близ ворот
пересечь ему дорогу и схватить за вожжи и за узду у морды. Его свели с ипподрома,
мокрого, задыхающегося, дрожащего, похудевшего в одну минуту.
Изумруд сделал еще полкруга полной рысью, потом свернул на дорожку,
пересекавшую поперек беговой плац, и через ворота въехал во двор.

V

На ипподроме несколько раз звонили. Мимо отворенных ворот изредка проносились
молнией бегущие рысаки, люди на трибунах вдруг принимались кричать и хлопать в ладоши.
Изумруд в линии других рысаков часто шагал рядом с Назаром, мотая опущенною головой и
пошевеливая ушами в полотняных футлярах. От проминки кровь весело и горячо струилась в
его жилах, дыхание становилось все глубже и свободнее, по мере того как отдыхало и
охлаждалось его тело, – во всех мускулах чувствовалось нетерпеливое желание бежать еще.
Прошло с полчаса. На ипподроме опять зазвонили. Теперь наездник сел на американку
без перчаток. У него были белые, широкие, волшебные руки, внушавшие Изумруду
привязанность и страх.
Англичанин неторопливо выехал на ипподром, откуда одна за другой съезжали во двор
лошади, окончившие проминку. На кругу остались только Изумруд и тот огромный вороной
жеребец, который повстречался с ним на проездке. Трибуны сплошь от низу до верху
чернели густей человеческой толпой, и в этой черной массе бесчисленно, весело и
беспорядочно светлели лица и руки, пестрели зонтики и шляпки и воздушно колебались
белые листики программ. Постепенно увеличивая ход и пробегая вдоль трибуны, Изумруд
чувствовал, как тысяча глаз неотступно провожала его, и он ясно понимал, что эти глаза
ждут от него быстрых движений, полного напряжения сил, могучего биения сердца, – и это
понимание сообщало его мускулам счастливую легкость и кокетливую сжатость. Белый
знакомый жеребец, на котором сидел верхом мальчик, скакал укороченным галопом рядом,
справа.
Ровной, размеренной рысью, чуть-чуть наклоняясь телом влево, Изумруд описал
крутой заворот и стал подходить к столбу с красным кругом. На ипподроме коротко ударили
в колокол. Англичанин едва заметно поправился на сиденье, и руки его вдруг окрепли.
«Теперь иди, но береги силы. Еще рано», – понял Изумруд и в знак того, что понял, обернул
на секунду назад и опять поставил прямо свои тонкие, чуткие уши. Белый жеребец ровно
скакал сбоку, немного позади. Изумруд слышал у себя около холки его свежее равномерное
дыхание.
Красный столб остался позади, еще один крутой поворот, дорожка выпрямляется,
вторая трибуна, приближаясь, чернеет и пестреет издали гудящей толпой и быстро растет с
каждым шагом. «Еще! – позволяет наездник, – еще, еще!» Изумруд немного горячится и
хочет сразу напрячь все свои силы в беге. «Можно ли?» – думает он. «Нет, еще рано, не
волнуйся, – отвечают, успокаивая, волшебные руки. – Потом».
Оба жеребца проходят призовые столбы секунда в секунду, но с противоположных
сторон диаметра, соединяющего обе трибуны. Легкое сопротивление туго натянутой нитки и
быстрый разрыв ее на мгновение заставляют Изумруда запрясть ушами, но он тотчас же
забывает об этом, весь поглощенный вниманием к чудесным рукам. «Еще немного! Не