Page 55 - Капитанская дочка

переменилось, – и Марья Ивановна, следовавшая глазами за всеми ее движениями,
испугалась строгому выражению этого лица, за минуту столь приятному и спокойному.
– Вы просите за Гринева? – сказала дама с холодным видом. – Императрица не может
его простить. Он пристал к самозванцу не из невежества и легковерия, но как
безнравственный и вредный негодяй.
– Ах, неправда! – вскрикнула Марья Ивановна.
– Как неправда! – возразила дама, вся вспыхнув.
– Неправда, ей-богу, неправда! Я знаю все, я все вам расскажу. Он для одной меня
подвергался всему, что постигло его. И если он не оправдался перед судом, то разве потому
только, что не хотел запутать меня. – Тут она с жаром рассказала все, что уже известно
моему читателю.
Дама выслушала ее со вниманием. «Где вы остановились?» – спросила она потом; и
услыша, что у Анны Власьевны, примолвила с улыбкою: «А! знаю. Прощайте, не говорите
никому о нашей встрече. Я надеюсь, что вы недолго будете ждать ответа на ваше письмо».
С этим словом она встала и вошла в крытую аллею, а Марья Ивановна возвратилась к
Анне Власьевне, исполненная радостной надежды.
Хозяйка побранила ее за раннюю осеннюю прогулку, вредную, по ее словам, для
здоровья молодой девушки. Она принесла самовар и за чашкою чая только было принялась
за бесконечные рассказы о дворе, как вдруг придворная карета остановилась у крыльца, и
камер-лакей 62 вошел с объявлением, что государыня изволит к себе приглашать девицу
Миронову.
Анна Власьевна изумилась и расхлопоталась. «Ахти, господи! – закричала она. –
Государыня требует вас ко двору. Как же это она про вас узнала? Да как же вы, матушка,
представитесь к императрице? Вы, я чай, и ступить по-придворному не умеете… Не
проводить ли мне вас? Все-таки я вас хоть в чем-нибудь да могу предостеречь. И как же вам
ехать в дорожном платье? Не послать ли к повивальной бабушке за ее желтым роброном? 63 »
Камер-лакей объявил, что государыне угодно было, чтоб Марья Ивановна ехала одна и в
том, в чем ее застанут. Делать было нечего: Марья Ивановна села в карету и поехала во
дворец, сопровождаемая советами и благословениями Анны Власьевны.
Марья Ивановна предчувствовала решение нашей судьбы; сердце ее сильно билось и
замирало. Чрез несколько минут карета остановилась у дворца. Марья Ивановна с трепетом
пошла по лестнице. Двери перед нею отворились настежь. Она прошла длинный ряд пустых,
великолепных комнат; камер-лакей указывал дорогу. Наконец, подошед к запертым дверям,
он объявил, что сейчас об ней доложит, и оставил ее одну.
Мысль увидеть императрицу лицом к лицу так устрашала ее, что она с трудом могла
держаться на ногах. Через минуту двери отворились, и она вошла в уборную государыни.
Императрица сидела за своим туалетом. Несколько придворных окружали ее и
почтительно пропустили Марью Ивановну. Государыня ласково к ней обратилась, и Марья
Ивановна узнала в ней ту даму, с которой так откровенно изъяснялась она несколько минут
тому назад. Государыня подозвала ее и сказала с улыбкою: «Я рада, что могла сдержать вам
свое слово и исполнить вашу просьбу. Дело ваше кончено. Я убеждена в невинности вашего
жениха. Вот письмо, которое сами потрудитесь отвезти к будущему свекру».
Марья Ивановна приняла письмо дрожащею рукою и, заплакав, упала к ногам
императрицы, которая подняла ее и поцеловала. Государыня разговорилась с нею. «Знаю,
что вы не богаты, – сказала она, – но я в долгу перед дочерью капитана Миронова. Не
беспокойтесь о будущем. Я беру на себя устроить ваше состояние».
Обласкав бедную сироту, государыня ее отпустила. Марья Ивановна уехала в той же

62 Камер-лакей – придворный слуга.

63 Роброн (устар .) – широкое женское платье.