Page 50 - Капитанская дочка

освободил Оренбург и, казалось, нанес бунту последний и решительный удар. Зурин был в
то время отряжен противу шайки мятежных башкирцев, которые рассеялись прежде, нежели
мы их увидали. Весна осадила нас в татарской деревушке. Речки разлились, и дороги стали
непроходимы. Мы утешались в нашем бездействии мыслию о скором прекращении скучной
и мелочной войны с разбойниками и дикарями.
Но Пугачев не был пойман. Он явился на сибирских заводах, собрал там новые шайки и
опять начал злодействовать. Слух о его успехах снова распространился. Мы узнали о
разорении сибирских крепостей. Вскоре весть о взятии Казани и о походе самозванца на
Москву встревожила начальников войск, беспечно дремавших в надежде на бессилие
презренного бунтовщика. Зурин получил повеление переправиться через Волгу.
Не стану описывать нашего похода и окончания войны. Скажу коротко, что бедствие
доходило до крайности. Мы проходили через селения, разоренные бунтовщиками, и
поневоле отбирали у бедных жителей то, что успели они спасти. Правление было повсюду
прекращено: помещики укрывались по лесам. Шайки разбойников злодействовали повсюду;
начальники отдельных отрядов самовластно наказывали и миловали; состояние всего
обширного края, где свирепствовал пожар, было ужасно… Не приведи бог видеть русский
бунт, бессмысленный и беспощадный!
56
Пугачев бежал, преследуемый Иваном Ивановичем Михельсоном. Вскоре узнали мы
о совершенном его разбитии. Наконец Зурин получил известие о поимке самозванца, а
вместе с тем и повеление остановиться. Война была кончена. Наконец мне можно было ехать
к моим родителям! Мысль их обнять, увидеть Марью Ивановну, от которой не имел я
никакого известия, одушевляла меня восторгом. Я прыгал как ребенок. Зурин смеялся и
говорил, пожимая плечами: «Нет, тебе не сдобровать! Женишься – ни за что пропадешь!»
Но между тем странное чувство отравляло мою радость: мысль о злодее, обрызганном
кровию стольких невинных жертв, и о казни, его ожидающей, тревожила меня поневоле:
«Емеля, Емеля! – думал я с досадою, – зачем не наткнулся ты на штык или не подвернулся
под картечь? Лучше ничего не мог бы ты придумать». Что прикажете делать? Мысль о нем
неразлучна была во мне с мыслию о пощаде, данной мне им в одну из ужасных минут его
жизни, и об избавлении моей невесты из рук гнусного Швабрина.
Зурин дал мне отпуск. Через несколько дней должен я был опять очутиться посреди
моего семейства, увидеть опять мою Марью Ивановну… Вдруг неожиданная гроза меня
поразила.
В день, назначенный для выезда, в самую ту минуту, когда готовился я пуститься в
дорогу, Зурин вошел ко мне в избу, держа в руках бумагу, с видом чрезвычайно
озабоченным. Что-то кольнуло меня в сердце. Я испугался, сам не зная чего. Он выслал
моего денщика и объявил, что имеет до меня дело. «Что такое?» – спросил я с
беспокойством. «Маленькая неприятность, – отвечал он, подавая мне бумагу. – Прочитай,
что сейчас я получил». Я стал ее читать: это был секретный приказ ко всем отдельным
начальникам арестовать меня, где бы ни попался, и немедленно отправить под караулом в
Казань в Следственную комиссию, учрежденную по делу Пугачева. Бумага чуть не выпала
из моих рук. «Делать нечего! – сказал Зурин. – Долг мой повиноваться приказу. Вероятно,
слух о твоих дружеских путешествиях с Пугачевым как-нибудь да дошел до правительства.
Надеюсь, что дело не будет иметь никаких последствий и что ты оправдаешься перед
комиссией. Не унывай и отправляйся». Совесть моя была чиста; я суда не боялся; но мысль
отсрочить минуту сладкого свидания, может быть, на несколько еще месяцев – устрашала
меня. Тележка была готова. Зурин дружески со мною простился. Меня посадили в тележку.
Со мною сели два гусара с саблями наголо, и я поехал по большой дороге.

Глава XIV

56 Михельсон И. И. (1740–1807) – один из усмирителей Пугачевского восстания.