Page 2 - Мой генерал

Остальное у нас сходится.
Мы оба больше всего земляничное варенье любим и кино про шпионов. Зимой любим,
когда деревья стоят закуржавелые, а летом любим купаться. Отцы наши – Кешкин и мой –
оба на строительстве работают.
Вот и все про меня.

Про папу

Мой папа – Великий Кочевник. Так его мама называет, когда она в хорошем
настроении. Папа тогда улыбается, кажется, вот-вот и он замурлычет от удовольствия, как
котенок. Зато когда у мамы настроение плохое, она называет его Несчастным Скитальцем.
Отец смотрит на нее напряженно, испуганно и походит на первоклашку, у которого
пятиклассник хочет портфель отнять. И мне тогда жалко папу, потому что Великий
Кочевник и Несчастный Скиталец прежде всего заместитель главного инженера.
Я даже слышал, как двое взрослых за моей спиной сказали про меня: «Это замов сын».
Сначала я не понял, а потом догадался: мой отец заместитель, сокращенно – зам, а я
его, значит, замов, сын.
Вот так. И зря мама сердится, обзывает его Несчастным Скитальцем, потому что те
двое взрослых слово «замов» сказали очень уважительно. Получилось даже, что они сказали
уважительно обо мне, хотя я обыкновенный четвероклассник и, ясное дело, ничего такого
пока не заслужил. Просто уважение к папе как бы на меня распространилось.
И отец совсем не виноват, что он Великий Кочевник. У него такая работа. Он строит
электростанции. Построит одну, переезжает в другое место и снова строит. Мама ездит с
ним. И я тоже. Но это же понятно – мама его жена, а я его сын.
Мама ворчит, когда у нее плохое настроение:
– Хочу в Москву, там пустует такая квартира – пятьдесят метров! Хочу в театры
ходить! Разве мы не заслужили? Третью станцию достраиваем!
Папа стучит пальцами по столу. Это сложный спор. Мой папа – коренной москвич, он
там родился, а мама – сибирячка, они познакомились в Иркутске, поехали на свою первую
стройку, а на второй я родился, но дело не в этом. Дело в том, что коренной москвич папа в
Москву не рвется, а вот мама рвется.
– Сколько раз звали тебя в министерство! – говорит она. – И потом, нельзя же всю
жизнь строить, строить, строить! Ездить, ездить, ездить! Нужно стать когда-то
руководителем, консультантом! Учить других. Советовать! Писать книги. Защитить
диссертацию.
Но папа не хочет быть руководителем и защитить диссертацию. Он хочет строить,
строить, строить! Ездить, ездить, ездить!
Он лохматит белобрысые, как у меня, волосы, хмурится, молчит.
– Почему ты молчишь?! – восклицает мама. – Опять думаешь о прочности бетона?
– Нет, – улыбается папа, притягивает маму к себе и целует ее в висок. – Я думаю не о
прочности бетона. Я думаю о прочности любви. И я знаю, что ты думаешь совсем другое, не
то, что говоришь. Ты думаешь, как хорошо, что мы живем не в шумном городе, а здесь, в
глубине Сибири! Ты думаешь о том, что мне хорошо и я чувствую себя человеком, без
которого на стройке нельзя обойтись! Ты думаешь, что в Москве, в прокуренных кабинетах,
я бы прокоптился и зачах, потому что я не курю и не выношу табачного дыма! И еще ты
думаешь, что прибирать квартиру в пятьдесят метров гораздо дольше и хлопотнее, чем нашу
двухкомнатную, а московские спектакли можно прекрасно смотреть по телевизору!
На маму папины слова производят впечатление. Теперь на котенка похожа уже она.
Вот-вот замурлычет.
Мама кладет голову папе на плечо, прикрывает глаза, улыбается.
– Ну ладно, – говорит она, – мне-то не привыкать, я же сибирячка, посмотрим, как ты,
коренной москвич…