Page 79 - Не стреляйте в белых лебедей

не отправил, а три дня таскал в кармане. А потом перечитал и порвал в клочья. И опять
недвижимо сидел за столом, который каждый день покрывался новыми слоями входящих и
исходящих. И опять полночи сочинял письмо, которое на этот раз начиналось: «Любимая
моя, прости!..» Но Юрий Петрович не был мастак сочинять письма, и это письмо постигла
участь предыдущих.
— Надо поехать, — твердил Юрий Петрович, без сна ворочаясь на гостиничной
кровати. — Завтра же, утренним поездом.
Но приходило утро, и уходила решимость, и Чувалов опять мыкался и клял себя
последними словами. Нет, не за Нонну Юрьевну.
Два года назад в глухое алтайское лесничество приехала из Москвы практикантка. К
тому времени Юрий Петрович уже отвык от студенческой болтовни, еще не привык к
миниюбкам и ходил за практиканткой, как собачонка. Девчонка вертела застенчивым
лесничим с садистским наслаждением, и порой Юрию Петровичу казалось, что не она у него,
а он у нее проходит практику. Через неделю она объявила, что у нее день рождения,
потребовала шампанского, и руководитель хозяйства лично смотался за двести километров
на казенном мотоцикле. Когда шампанское было выпито, практикантка покружилась по
комнате и объявила:
— Стели постель. Только, чур, я сплю у стенки. К утру Юрий Петрович окончательно
потерял голову.
— Одевайся, — сказал он. — Едем в сельсовет. Практикантка нежилась поверх
взбитых простыней.
— В сельсовет?
— Распишемся, — сказал он, торопливо натягивая рубаху.
— Вот так, сразу? — Она рассмеялась. — Как интересно!
Они подкатили к сельсовету на дико рычавшем мотоцикле, в десять минут получили
свидетельство и жирные штампы в паспорта, а через три дня молодая жена укатила в
Москву. Юрий Петрович в то время боролся с непарным шелкопрядом на дальнем участке и,
вернувшись, обнаружил дома только записку:
«Благодарю».
Обратного адреса практикантка не оставила, и Юрию Петровичу пришлось писать на
институт. Письмо долго где-то блуждало, ответ пришел только через два месяца и был
коротким, как их супружеская жизнь:
«Я потеряла паспорт. Советую сделать то же самое»,
Юрий Петрович не стал терять паспорт, а постарался забыть об этой истории и писем
больше не писал. Потом пришлось сдавать дела, и уже в Ленинграде от студенческого
товарища Чувалов узнал новость, заставившую его вновь разыскать утерявшую паспорт
жену:
— Знаешь, у Марины ребенок.
Он все-таки разыскал ее. Написал письмо на домашний адрес, и в ответ на вопрос, не
его ли это ребенок, получпл ровно три слова:
«Все может быть».
И вот теперь ему надо было знать правду, как никогда. Знать, кто он: муж или не муж,
отец или не отец, свободен или не свободен. Но насмешливый цинизм ее ответов выводил
Чувалова из равновесия, и он только писал письма, рвал их и писал снова.
А сейчас он боялся потерять Нонну. Здесь было кого терять, и поэтому Юрий Петрович
никак не мог решитьься сесть в поезд и приехать к ней. Приехать означало решить: да или
нет, — а так оставалось еще, спасительное «может быть». А тут как раз из Москвы прибыл
большой начальник, и Юрий Петрович обрадовался, потому что никуда не мог поехать. Три
дня он вводил начальство в курс дела, а потом вдруг затосковал и неожиданно для себя
объявил:
— Тут интересного для тебя мало: леса в основном вторичные. А вот возле Черного
озера сохранился еще любопытный массивчик.