Page 81 - Не стреляйте в белых лебедей

Чувалов был хмур, но Егор не обращал на это внимания. Его занимал незнакомый
начальник, и он все думал, не допустил ли где промашки.
— В Москве бывал когда, Егор Савельич?
— В Москве?-Егор не умел так быстро перестраиваться. — Чего там?
И Юрий Петрович с ходу поведал Егору печальную историю своей семенной жизни.
Егор слушал, сокрушался, но ему все время мешало смутное упоминание о Москве. Поэтому
он и переспросил:
— Ну, дык, она-то в Москве?
— Эй, заговорщики, уху хлебать! — весело окликнул начальник.
Через неделю из Москвы пришел официальный вызов. Лесник водоохранного массива
Егор Полушкин приглашался на Всесоюзное совещание работников лесного хозяйства за
особые, видать, заслуги, поскольку |в лесниках ходил без году неделю.
— Слона погляжу, сынок, — сказал Егор.
— Слона глядеть — невелик прибыток, — проворчала Харитина. — Ты главный ГУМ
погляди: люди денег собрали и список составили, кому чего нужно.
Никого на Егоровых проводах не было, только Яков Прокопыч. У того своя просьба:
— Докладывать придется — про лодочную станцию не забудь, товарищ Полушкин.
Пригласи вежливо: мол, удобства, вода мягкая, лес с грибом. Может, кто из центра оживит
нашу окрестность.
Совсем уж к поезду собрались — Марьица. Засветилась улыбкой еще сквозь двери:
— Ах, Егор Савельич, ах, Тинушка! В Москву ведь, не в область.
— Совершенно согласен, — сказал Яков Прокопыч.
Но не Яков Прокопыч Марьице сейчас был нужен. Она с Егора Полушкина, с
бедоносца божьего, глаз масленых не сводила.
— Егор Савельич, батюшка, тайно я тебе кланяюсь. И от мужа тайно и от сына тайно.
Спаси ты нас, Христа ради. Угрозыск ведь Федора-то Ипатыча таскает. По миру ведь
закруглить грозятся.
— Закон уважения требует, — строго сказал Яков Прокопыч.
Егор промолчал. А Марьица заплакала и сестре в плечо уткнулась.
— Пропадаем!
— Скажи ты начальнику какому, Егор, — вздохнула Харитина. — Родня ведь. Не
сторонние.
— А кто меня спросит? — нахмурился Егор. — Велико ли дело — лесник в Москву
приехал.
Как ни плакала Марьица, как ни убивалась, ничего он больше не сказал. Взял чемодан
— специально для Москвы самый большой купили, — попрощался, посил перед выходом и
пошел на вокзал. А Марыща домой побежала.
— Ну, что обронено? — спросил Федор Ипатыч.
— Отказал он, Феденька. Гордый стал больно.
— Гордый? -И желваки по скулам забегали.-Ну, добро, если гордый. Добро.
А Егор сидел у окна в вагоне, и колеса стучали: в Москву! в Москву! в Москву!..
Но пока не в Москву, правда, а в областной центр, на пересадку. И как раз в это время
из областного того центра другой поезд отходил: с Юрием Петровичем у вагонного окна. И
колеса тут по-иному стучали: в Ленинград! в Ленинград! в Ленинград!..

20

Не обнаружив в областном городе Юрия Петровича, Егор сразу утратил всю гордость и
сел в московский поезд очень растерянным. Правда, билет ему Чувалов взял заранее и
оставил в гостинице, где Егору этот билет и вручили с сообщением, что сам Чувалов отбыл в
неизвестном направлении.