Page 32 - Приключения Кроша

работаю рядом, общаюсь, как с любым другим, то есть веду себя с ним, как с честным
человеком. Значит, я иду на сделку с собственной совестью.
Что же делать? Открыто сказать про Лагутина?.. Сказать про человека, что он вор, это
ужасно… И у меня спросят: «Где доказательства?» А доказательств у меня нет.
Но если бы я тогда не смолчал с подшипниками, открыто сказал бы про них, то теперь
Лагутин не посмел бы подменить амортизаторы. Даже если бы мне тогда не поверили,
Лагутин все равно не подменил бы амортизаторов: побоялся. Значит, сказав про подшипники,
я бы все это предотвратил. А вдруг бы мне не поверили? Сочли бы болтуном, а то и
клеветником… Встает вопрос: что дороже — амортизаторы или репутация?
Но это уже философия. А я не люблю философии.
И, чтобы скорее заснуть, я решил думать не о Лагутине, а о чем-нибудь приятном.
Например, о том, как я истрачу свои тридцать два рубля пятьдесят копеек.
Прежде всего надо сделать подарок отцу и матери.
Моторчик покупать не буду. Человеку, имеющему водительские права, глупо ездить на
велосипеде. На Бальзака и Чехова не подпишусь, успею.
Поеду в туристскую поездку, вот что! Куда-нибудь в Крым или на Кавказ. Может быть, и
Майка поедет. Когда мы будем взбираться на скалы, я буду ей подавать руку.
Вместе мы будем купаться в Черном море. Майка начнет тонуть. Я брошусь в воду и
спасу ее. Как все утопающие, она будет сопротивляться. Мне придется даже стукнуть ее
кулаком по голове. Но это для ее же пользы.
На берегу Майке сделают искусственное дыхание. Она очнется и откроет глаза. Увидит
тех, кто делал ей искусственное дыхание. Но меня среди них не будет. Я буду сидеть в
стороне. И она не догадается, что спас ее я. Слабым голосом она спросит: «Кто меня спас?»
Я загадочно отвечу: «Тут, один…»
И вот мы с Майкой путешествуем дальше. Опять взбираемся на скалы, я подаю Майке
руку, по-прежнему оберегаю ее. Но Майке все это кажется незначительным и мелким по
сравнению с геройским поступком таинственного незнакомца. С грустью думает она о нем.
Сравнивает его со мной. Сравнивает не в мою пользу: ведь не я, а он спас ее. И в душе Майка
презирает меня за это.
Но я молчу. По-прежнему, хотя и печально, подаю Майке руку, когда мы взбираемся на
скалы. Мне горько, что мой самоотверженный поступок она приписывает другому.
Грустные, мы заканчиваем туристскую поездку. Майка грустит при мысле о спасшем ее
незнакомце, я грущу при мысли, что Майка думает о нем.
Мы возвращаемся в Москву. Майка рассказывает девчонкам, как она тонула и как
неизвестный юноша спас ее. Спас и ушел. Ушел потому, что скромен, благороден и пожелал
остаться неизвестным. Девчонки переживают, восхищаются, охают и ахают, завидуют Майке.
Надя Флерова мучается при мысли, что такое романтическое приключение произошло с
Майкой, а не с ней. Все уверяют Майку, что прекрасный юноша еще непременно объявится. С
пляжа он ушел. Но он не выпустил Майку из виду, узнал, кто она, и появится при самых
неожиданных обстоятельствах. Может быть, даже выжидает случая, чтобы снова спасти ее.
Так мы учимся последний год. Майка думает о своем спасителе. Наши отношения с ней
уже не такие дружеские. Она по-прежнему называет меня Сережей, а не Крошем,
по-прежнему улыбается, но уже с оттенком грусти: я напоминаю ей о юноше, которого она
любит и будет любить всегда…
Мы кончаем школу. Наступает выпускной вечер. И вот среди гостей оказывается
человек, который тогда, на пляже, делал Майке искусственное дыхание. Это может быть кто
угодно. Даже кто-нибудь из родителей. Например, отец Инны Макаровой.
Он подходит к Майке и говорит:
«Очень рад вас видеть».
«Откуда вы меня знаете?» — спрашивает Майка.
«Как — откуда! Когда вас вытащили из воды, я делал вам искусственное дыхание».
«Ах», — говорит Майка и грустно улыбается.