Page 6 - Привидение в инженерном замке

ни к спокойствию рассудка. Тяжесть всего этого впечатления еще более усиливалась для
ребят, которые должны были стоять, храня мертвое молчание: все как-то путается; кровь,
приливая к голове, ударялась им в виски, и слышалось что-то вроде однообразной
мельничной стукотни. Кто переживал подобные ощущения, тот знает эту странную и
совершенно особенную стукотню крови – точно мельница мелет, но мелет не зерно, а
перемалывает самое себя. Это скоро приводит человека в тягостное и раздражающее
состояние, похожее на то, которое непривычные люди ощущают, опускаясь в темную шахту
к рудокопам, где обычный для нас дневной свет вдруг заменяется дымящейся плошкой…
Выдерживать молчание становится невозможно, – хочется слышать хоть свой собственный
голос, хочется куда-то сунуться – что-то сделать самое безрассудное.

Глава восьмая

Один из четырех стоявших у гроба генерала кадетов, именно К-дин, переживая все эти
ощущения, забыл дисциплину и, стоя под ружьем, прошептал:
– Духи лезут к нам за папкиным носом.
Ламновского в шутку называли иногда «папкою», но шутка на этот раз не смешила
товарищей, а, напротив, увеличила жуть, и двое из дежурных, заметив это, отвечали К-дину:
– Молчи… и без того страшно, – и все тревожно воззрились в укутанное кисеею лицо
покойника.
– Я оттого и говорю, что вам страшно, – отвечал К-дин, – а мне, напротив, не страшно,
потому что мне он теперь уже ничего не сделает. Да: надо быть выше предрассудков и
пустяков не бояться, а всякий мертвец – это уже настоящий пустяк, и я это вам сейчас
докажу.
– Пожалуйста, ничего не доказывай.
– Нет, докажу. Я вам докажу, что папка теперь ничего не может мне сделать даже в том
случае, если я его сейчас, сию минуту, возьму за нос.
И с этим, неожиданно для всех остальных К-дин в ту же минуту, перехватив ружье на
локоть, быстро взбежал по ступеням катафалка и, взяв мертвеца за нос, громко и весело
вскрикнул:
– Ага, папка, ты умер, а я жив и трясу тебя за нос, и ты мне ничего не сделаешь!
Товарищи оторопели от этой шалости и не успели проронить слова, как вдруг всем им
враз ясно и внятно послышался глубокий болезненный вздох – вздох очень похожий на то,
как бы кто сел на надутую воздухом резиновую подушку с неплотно завернутым клапаном…
И этот вздох, – всем показалось, – по-видимому, шел прямо из гроба…
К-дин быстро отхватил руку и, споткнувшись, с громом полетел с своим ружьем со
всех ступеней катафалка, трое же остальных, не отдавая себе отчета, что они делают, в
страхе взяли свои ружья наперевес, чтобы защищаться от поднимавшегося мертвеца.
Но этого было мало: покойник не только вздохнул, а действительно гнался за
оскорбившим его шалуном или придерживал его за руку: за К-диным ползла целая волна
гробовой кисеи, от которой он не мог отбиться, – и, страшно вскрикнув, он упал на пол…
Эта ползущая волна кисеи в самом деле представлялась явлением совершенно
необъяснимым и, разумеется, страшным, тем более что закрытый ею мертвец теперь совсем
открывался с его сложенными руками на впалой груди.
Шалун лежал, уронив свое ружье, и, закрыв от ужаса лицо руками, издавал ужасные
стоны. Очевидно, он был в памяти и ждал, что покойник сейчас за него примется по-свойски.
Между тем вздох повторился, и, вдобавок к нему, послышался тихий шелест. Это был
такой звук, который мог произойти как бы от движения одного суконного рукава по другому.
Очевидно, покойник раздвигал руки, – и вдруг тихий шум; затем поток иной температуры
пробежал струею по свечам, и в то же самое мгновение в шевелившихся портьерах,
которыми были закрыты двери внутренних покоев, показалось привидение . Серый человек!
Да, испуганным глазам детей предстало вполне ясно сформированное привидение в виде