Page 2 - СЕВАСТОПОЛЬСКИЕ РАССКАЗЫ

виднеющиеся на той стороне, и на пенящуюся белую линию бона и затопленных кораблей,
от которых кой-где грустно торчат черные концы мачт, и на далекий неприятельский флот,
маячащий на хрустальном горизонте моря, и на пенящиеся струи, в которых прыгают
соляные пузырики, поднимаемые веслами; вы слушаете равномерные звуки ударов весел,
звуки голосов, по воде долетающих до вас, и величественные звуки стрельбы, которая, как
вам кажется, усиливается в Севастополе.
Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникли в душу вашу
чувства какого-то мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших
жилах…
1
– Ваше благородие! прямо под Кистентина держите, – скажет вам старик матрос,
оборотясь назад, чтобы поверить направление, которое вы даете лодке, – вправо руля.
– А на нем пушки-то еще все, – заметит беловолосый парень, проходя мимо корабля и
разглядывая его.
– А то как же: он новый, на нем Корнилов жил, – заметит старик, тоже взглядывая на
корабль.
– Вишь ты, где разорвало! – скажет мальчик после долгого молчания, взглядывая на
белое облачко расходящегося дыма, вдруг появившегося высоко над Южной бухтой и
сопровождаемого резким звуком разрыва бомбы.
– Это он с новой батареи нынче палит, – прибавит старик, равнодушно поплевывая на
руку. – Ну, навались, Мишка, баркас перегоним. – И ваш ялик быстрее подвигается вперед
по широкой зыби бухты, действительно перегоняет тяжелый баркас, на котором навалены
какие-то кули и неровно гребут неловкие солдаты, и пристает между множеством
причаленных всякого рода лодок к Графской пристани.
На набережной шумно шевелятся толпы серых солдат, черных матросов и пестрых
женщин. Бабы продают булки, русские мужики с самоварами кричат сбитень горячий, и тут
же на первых ступенях валяются заржавевшие ядра, бомбы, картечи и чугунные пушки
разных калибров. Немного далее большая площадь, на которой валяются какие-то огромные
брусья, пушечные станки, спящие солдаты; стоят лошади, повозки, зеленые орудия и ящики,
пехотные кузла; двигаются солдаты, матросы, офицеры, женщины, дети, купцы; ездят телеги
с сеном, с кулями и с бочками; кой-где проедут казак и офицер верхом, генерал на дрожках.
Направо улица загорожена баррикадой, на которой в амбразурах стоят какие-то маленькие
пушки, и около них сидит матрос, покуривая трубочку. Налево красивый дом с римскими
цифрами на фронтоне, под которым стоят солдаты и окровавленные носилки, – везде вы
видите неприятные следы военного лагеря. Первое впечатление ваше непременно самое
неприятное: странное смешение лагерной и городской жизни, красивого города и грязного
бивуака не только не красиво, но кажется отвратительным беспорядком; вам даже
покажется, что все перепуганы, суетятся, не знают, что делать. Но вглядитесь ближе в лица
этих людей, движущихся вокруг вас, и вы поймете совсем другое. Посмотрите хоть на этого
фурштатского солдатика, который ведет поить какую-то гнедую тройку и так спокойно
мурлыкает себе что-то под нос, что, очевидно, он не заблудится в этой разнородной толпе,
которой для него и не существует, но что он исполняет свое дело, какое бы оно ни было –
поить лошадей или таскать орудия, – так же спокойно, и самоуверенно, и равнодушно, как
бы все это происходило где-нибудь в Туле или в Саранске. То же выражение читаете вы и на
лице этого офицера, который в безукоризненно белых перчатках проходит мимо, и в лице
матроса, который курит, сидя на баррикаде, и в лице рабочих солдат, с носилками
дожидающихся на крыльце бывшего Собрания, и в лице этой девицы, которая, боясь
замочить свое розовое платье, по камешкам перепрыгивает чрез улицу.
Да! вам непременно предстоит разочарование, ежели вы в первый раз въезжаете в
Севастополь. Напрасно вы будете искать хоть на одном лице следов суетливости,

1 Корабль «Константин" (Л. Толстой)