Page 7 - СЕВАСТОПОЛЬСКИЕ РАССКАЗЫ

только два человека и там увидите пластунов черноморских батальонов, которые там
переобуваются, едят, курят трубки, живут, и увидите опять везде ту же вонючую грязь,
следы лагеря и брошенный чугун во всевозможных видах. Пройдя еще шагов триста, вы
снова выходите на батарею – на площадку, изрытую ямами и обставленную турами,
насыпанными землей, орудиями на платформах и земляными валами. Здесь увидите вы,
может быть, человек пять матросов, играющих в карты под бруствером, и морского офицера,
который, заметив в вас Нового человека, любопытного, с удовольствием покажет вам свое
хозяйство и все, что для вас может быть интересного. Офицер этот так спокойно свертывает
папиросу из желтой бумаги, сидя на орудии, так спокойно прохаживается от одной
амбразуры к другой, так спокойно, без малейшей аффектации говорит с вами, что, несмотря
на пули, которые чаще, чем прежде, жужжат над вами, вы сами становитесь хладнокровны и
внимательно расспрашиваете и слушаете рассказы офицера. Офицер этот расскажет вам, – но
только, ежели вы его расспросите, – про бомбардированье пятого числа, расскажет, как на
его батарее только одно орудие могло действовать, и из всей прислуги осталось восемь
2
человек, и как все-таки на другое утро, шестого, он палил из всех орудий; расскажет вам,
как пятого попала бомба в матросскую землянку и положила одиннадцать человек; покажет
вам из амбразуры батареи и траншей неприятельские, которые не дальше здесь как в
тридцати – сорока саженях. Одного я боюсь, что под влиянием жужжания пуль, высовываясь
из амбразуры, чтобы посмотреть неприятеля, вы ничего не увидите, а ежели увидите, то
очень удивитесь, что этот белый каменистый вал, который так близко от вас и на котором
вспыхивают белые дымки, этот-то белый вал и сеть неприятель – он, как говорят солдаты и
матросы.
Даже очень может быть, что морской офицер, из тщеславия или просто так, чтобы
доставить себе удовольствие, захочет при вас пострелять немного. «Послать комендора и
прислугу к пушке», – и человек четырнадцать матросов живо, весело, кто засовывая в карман
трубку, кто дожевывая сухарь, постукивая подкованными сапогами по платформе, подойдут
к пушке и зарядят ее. Вглядитесь в лица, в осанки и в движения этих людей: в каждой
морщине этого загорелого скуластого лица, в каждой мышце, в ширине этих плеч, в толщине
этих ног, обутых в громадные сапоги, в каждом движении, спокойном, твердом,
неторопливом, видны эти главные черты, составляющие силу русского, – простоты и
упрямства; но здесь на каждом лицо кажется вам, что опасность, злоба и страдания войны,
кроме этих главных признаков, проложили еще следы сознания своего достоинства и
высокой мысли и чувства.
Вдруг ужаснейший, потрясающий не одни ушные органы, но все существо ваше, гул
поражает вас так, что вы вздрагиваете всем телом. Вслед за тем вы слышите удаляющийся
свист снаряда, и густой пороховой дым застилает вас, платформу и черные фигуры
движущихся по ней матросов. По случаю этого нашего выстрела вы услышите различные
толки матросов и увидите их одушевление и проявление чувства, которого вы не ожидали
видеть, может быть, – это чувство злобы, мщения врагу, которое таится в душе каждого. «В
самую абразуру попало; кажись, убило двух… вон понесли», – услышите вы радостные
восклицания. «А вот он рассерчает: сейчас пустит сюда», – скажет кто-нибудь; и
действительно, скоро вслед за этим вы увидите впереди себя молнию, дым; часовой, стоящий
на бруствере, крикнет: «Пу-у-шка!» И вслед за этим мимо вас взвизгнет ядро, шлепнется в
землю и воронкой взбросит вкруг себя брызги грязи и камни. Батарейный командир
рассердится за это ядро, прикажет зарядить другое и третье орудия, неприятель тоже станет
отвечать нам, и вы испытаете интересные чувства, услышите и увидите интересные вещи.
Часовой опять закричит: «Пушка!» – и вы услышите тот же звук и удар, те же брызги, или
закричит: «маркела!» 3 – и вы услышите равномерное, довольно приятное и такое, с

2 Моряки все говорят палить, а не стрелять. (Л. Толстой)

3 Мортира (Л. Толстой)