Page 9 - Шинель

вышел на улицу. Где именно жил пригласивший чиновник, к сожалению, не можем сказать:
память начинает нам сильно изменять, и всё, что ни есть в Петербурге, все улицы и домы
слились и смешались так в голове, что весьма трудно достать оттуда что-нибудь в
порядочном виде. Как бы то ни было, но верно по крайней мере то, что чиновник жил в
лучшей части города, – стало быть, очень не близко от Акакия Акакиевича. Сначала надо
было Акакию Акакиевичу пройти кое-какие пустынные улицы с тощим освещением, но по
мере приближения к квартире чиновника улицы становились живее, населенней и сильнее
освещены. Пешеходы стали мелькать чаще, начали попадаться и дамы, красиво одетые, на
мужчинах попадались бобровые воротники, реже встречались ваньки с деревянными
решетчатыми своими санками, утыканными позолоченными гвоздочками, – напротив, всё
попадались лихачи в малиновых бархатных шапках, с лакированными санками, с
медвежьими одеялами, и пролетали улицу, визжа колесами по снегу, кареты с убранными
козлами.
Акакий Акакиевич глядел на всё это, как на новость. Он уже несколько лет не выходил
по вечерам на улицу. Остановился с любопытством перед освещенным окошком магазина
посмотреть на картину, где изображена была какая-то красивая женщина, которая скидала с
себя башмак, обнаживши, таким образом, всю ногу, очень недурную; а за спиной ее, из
дверей другой комнаты, выставил голову какой-то мужчина с бакенбардами и красивой
эспаньолкой под губой. Акакий Акакиевич покачнул головой и усмехнулся и потом пошел
своею дорогою. Почему он усмехнулся, потому ли, что встретил вещь вовсе незнакомую, но
о которой, однако же, всё-таки у каждого сохраняется какое-то чутье, или подумал он,
подобно многим другим чиновникам, следующее: «Ну, уж эти французы! что и говорить, уж
ежели захотят что-нибудь того, так уж точно того...» А может быть, даже и этого не подумал
– ведь нельзя же залезть в душу человеку и узнать всё, что он ни думает. Наконец достигнул
он дома, в котором квартировал помощник столоначальника. Помощник столоначальника
жил на большую ногу: на лестнице светил фонарь, квартира была во втором этаже. Вошедши
в переднюю, Акакий Акакиевич увидел на полу целые ряды калош. Между ними, посреди
комнаты, стоял самовар, шумя и испуская клубами пар. На стенах висели всё шинели да
плащи, между которыми некоторые были даже с бобровыми воротниками или с бархатными
отворотами. За стеной был слышен шум и говор, которые вдруг сделались ясными и
звонкими, когда отворилась дверь и вышел лакей с подносом, уставленным опорожненными
стаканами, сливочником и корзиною сухарей. Видно, что уж чиновники давно собрались и
выпили по первому стакану чая. Акакий Акакиевич, повесивши сам шинель свою, вошел в
комнату, и перед ним мелькнули в одно время свечи, чиновники, трубки, столы для карт, и
смутно поразили слух его беглый, со всех сторон подымавшийся разговор и шум
передвигаемых стульев. Он остановился весьма неловко среди комнаты, ища и стараясь
придумать, что ему сделать. Но его уже заметили, приняли с криком, и все пошли тот же час
в переднюю и вновь осмотрели его шинель. Акакий Акакиевич хотя было отчасти и
сконфузился, но, будучи человеком чистосердечным, не мог не порадоваться, видя, как все
похвалили шинель. Потом, разумеется, все бросили и его и шинель и обратились, как
водится, к столам, назначенным для виста. Всё это: шум, говор и толпа людей, – всё это было
как-то чудно Акакию Акакиевичу. Он просто не знал, как ему быть, куда деть руки, ноги и
всю фигуру свою; наконец подсел он к игравшим, смотрел в карты, засматривал тому и
другому в лица и чрез несколько времени начал зевать, чувствовать, что скучно, тем более
что уж давно наступило то время, в которое он, по обыкновению, ложился спать. Он хотел
проститься с хозяином, но его не пустили, говоря, что непременно надо выпить в честь
обновки по бокалу шампанского. Через час подали ужин, состоявший из винегрета, холодной
телятины, паштета, кондитерских пирожков и шампанского. Акакия Акакиевича заставили
выпить два бокала, после которых он почувствовал, что в комнате сделалось веселее, однако
ж никак не мог позабыть, что уже двенадцать часов и что давно пора домой. Чтобы
как-нибудь не вздумал удерживать хозяин, он вышел потихоньку из комнаты, отыскал в
передней шинель, которую не без сожаления увидел лежавшею на полу, стряхнул ее, снял с