Page 13 - Тарас Бульба

потребностию того века. Охотники до военной жизни, до золотых кубков, богатых парчей,
дукатов и реалов во всякое время могли найти здесь работу. Одни только обожатели женщин
не могли найти здесь ничего, потому что даже в предместье Сечи не смела показываться ни
одна женщина.
Остапу и Андрию казалось чрезвычайно странным, что при них же приходила на Сечь
гибель народа, и хоть бы кто-нибудь спросил: откуда эти люди, кто они и как их зовут. Они
приходили сюда, как будто бы возвращаясь в свой собственный дом, из которого только за
час пред тем вышли. Пришедший являлся только к кошевому 17 ; который обыкновенно
говорил:
– Здравствуй! Что, во Христа веруешь?
– Верую! – отвечал приходивший.
– И в троицу святую веруешь?
– Верую!
– И в церковь ходишь?
– Хожу!
– А ну, перекрестись!
Пришедший крестился.
– Ну, хорошо, – отвечал кошевой, – ступай же в который сам знаешь курень.
Этим оканчивалась вся церемония. И вся Сечь молилась в одной церкви и готова была
защищать ее до последней капли крови, хотя и слышать не хотела о посте и воздержании.
Только побуждаемые сильною корыстию жиды, армяне и татары осмеливались жить и
торговать в предместье, потому что запорожцы никогда не любили торговаться, а сколько
рука вынула из кармана денег, столько и платили. Впрочем, участь этих корыстолюбивых
торгашей была очень жалка. Они были похожи на тех, которые селились у подошвы Везувия,
потому что как только у запорожцев не ставало денег, то удалые разбивали их лавочки и
брали всегда даром. Сечь состояла из шестидесяти с лишком куреней, которые очень
походили на отдельные, независимые республики, а еще более походили на школу и бурсу
детей, живущих на всем готовом. Никто ничем не заводился и не держал у себя. Все было на
руках у куренного атамана, который за это обыкновенно носил название батька. У него были
на руках деньги, платья, весь харч, саламата, каша и даже топливо; ему отдавали деньги под
сохран. Нередко происходила ссора у куреней с куренями. В таком случае дело тот же час
доходило до драки. Курени покрывали площадь и кулаками ломали друг другу бока, пока
одни не пересиливали наконец и не брали верх, и тогда начиналась гульня. Такова была эта
Сечь, имевшая столько приманок для молодых людей.
Остап и Андрий кинулись со всею пылкостию юношей в это разгульное море и забыли
вмиг и отцовский дом, и бурсу, и все, что волновало прежде душу, и предались новой жизни.
Все занимало их: разгульные обычаи Сечи и немногосложная управа и законы, которые
казались им иногда даже слишком строгими среди такой своевольной республики. Если
козак проворовался, украл какую-нибудь безделицу, это считалось уже поношением всему
козачеству: его, как бесчестного, привязывали к позорному столбу и клали возле него
дубину, которою всякий проходящий обязан был нанести ему удар, пока таким образом не
забивали его насмерть. Не платившего должника приковывали цепью к пушке, где должен
был он сидеть до тех пор, пока кто-нибудь из товарищей не решался его выкупить и
заплатить за него долг. Но более всего произвела впечатленья на Андрия страшная казнь,
определенная за смертоубийство. Тут же, при нем, вырыли яму, опустили туда живого
убийцу и сверх него поставили гроб, заключавший тело им убиенного, и потом обоих
засыпали землею. Долго потом все чудился ему страшный обряд казни и все представлялся
этот заживо засыпанный человек вместе с ужасным гробом.
Скоро оба молодые козака стали на хорошем счету у козаков. Часто вместе с другими

17 Кошевой – руководитель коша (стана), выбиравшийся ежегодно.