Page 8 - Тарас Бульба

разгульной пирушки; по крайней мере, никогда почти о другом не думал. Он был
прямодушен с равными. Он имел доброту в таком виде, в каком она могла только
существовать при таком характере и в тогдашнее время. Он душевно был тронут слезами
бедной матери, и это одно только его смущало и заставляло задумчиво опустить голову.
Меньшой брат его, Андрий, имел чувства несколько живее и как-то более развитые. Он
учился охотнее и без напряжения, с каким обыкновенно принимается тяжелый и сильный
характер. Он был изобретательнее своего брата; чаще являлся предводителем довольно
опасного предприятия и иногда с помощию изобретательного ума своего умел увертываться
от наказания, тогда как брат его Остап, отложивши всякое попечение, скидал с себя свитку и
ложился на пол, вовсе не думая просить о помиловании. Он также кипел жаждою подвига, но
вместе с нею душа его была доступна и другим чувствам. Потребность любви вспыхнула в
нем живо, когда он перешел за восемнадцать лет. Женщина чаще стала представляться
горячим мечтам его; он, слушая философические диспуты, видел ее поминутно, свежую,
черноокую, нежную. Пред ним беспрерывно мелькали ее сверкающие, упругие перси,
нежная, прекрасная, вся обнаженная рука; самое платье, облипавшее вокруг ее девственных
и вместе мощных членов, дышало в мечтах его каким-то невыразимым сладострастием. Он
тщательно скрывал от своих товарищей эти движения страстной юношеской души, потому
что в тогдашний век было стыдно и бесчестно думать козаку о женщине и любви, не отведав
битвы. Вообще в последние годы он реже являлся предводителем какой-нибудь ватаги, но
чаще бродил один где-нибудь в уединенном закоулке Киева, потопленном в вишневых садах,
среди низеньких домиков, заманчиво глядевших на улицу. Иногда он забирался и в улицу
аристократов, в нынешнем старом Киеве, где жили малороссийские и польские дворяне и
домы были выстроены с некоторою прихотливостию. Один раз, когда он зазевался, наехала
почти на него колымага какого-то польского пана, и сидевший на козлах возница с
престрашными усами хлыснул его довольно исправно бичом. Молодой бурсак вскипел: с
безумною смелостию схватил он мощною рукою своею за заднее колесо и остановил
колымагу. Но кучер, опасаясь разделки, ударил по лошадям, они рванули – и Андрий, к
счастию успевший отхватить руку, шлепнулся на землю, прямо лицом в грязь. Самый
звонкий и гармонический смех раздался над ним. Он поднял глаза и увидел стоявшую у окна
красавицу, какой еще не видывал отроду: черноглазую и белую, как снег, озаренный
утренним румянцем солнца. Она смеялась от всей души, и смех придавал сверкающую силу
ее ослепительной красоте. Он оторопел. Он глядел на нее, совсем потерявшись, рассеянно
обтирая с лица своего грязь, которою еще более замазывался. Кто бы была эта красавица? Он
хотел было узнать от дворни, которая толпою, в богатом убранстве, стояла за воротами,
окружив игравшего молодого бандуриста. Но дворня подняла смех, увидевши его
запачканную рожу, и не удостоила его ответом. Наконец он узнал, что это была дочь
приехавшего на время ковенского воеводы. В следующую же ночь, с свойственною одним
бурсакам дерзостью, он пролез чрез частокол в сад, взлез на дерево, которое раскидывалось
ветвями на самую крышу дома; с дерева перелез он на крышу и через трубу камина
пробрался прямо в спальню красавицы, которая в это время сидела перед свечою и вынимала
из ушей своих дорогие серьги. Прекрасная полячка так испугалась, увидевши вдруг перед
собою незнакомого человека, что не могла произнесть ни одного слова; но когда приметила,
что бурсак стоял, потупив глаза и не смея от робости пошевелить рукою, когда узнала в нем
того же самого, который хлопнулся перед ее глазами на улице, смех вновь овладел ею.
Притом в чертах Андрия ничего не было страшного: он был очень хорош собою. Она от
души смеялась и долго забавлялась над ним. Красавица была ветрена, как полячка, но глаза
ее, глаза чудесные, пронзительно-ясные, бросали взгляд долгий, как постоянство. Бурсак не
мог пошевелить рукою и был связан, как в мешке, когда дочь воеводы смело подошла к
нему, надела ему на голову свою блистательную диадему, повесила на губы ему серьги и
накинула на него кисейную прозрачную шемизетку 13 с фестонами, вышитыми золотом. Она

13 Шемизетка – накидка.