Page 22 - Тарас Бульба

свои силы, стать грудью против запорожцев. И тут-то более всего пробовали себя наши
молодые козаки, чуждавшиеся грабительства, корысти и бессильного неприятеля, горевшие
желанием показать себя перед старыми, померяться один на один с бойким и хвастливым
ляхом, красовавшимся на горделивом коне, с летавшими по ветру откидными рукавами
епанчи. Потешна была наука. Много уже они добыли себе конной сбруи, дорогих сабель и
ружей. В один месяц возмужали и совершенно переродились только что оперившиеся
птенцы и стали мужами. Черты лица их, в которых доселе видна была какая-то юношеская
мягкость, стали теперь грозны и сильны. А старому Тарасу любо было видеть, как оба сына
его были одни из первых. Остапу, казалось, был на роду написан битвенный путь и трудное
знанье вершить ратные дела. Ни разу не растерявшись и не смутившись ни от какого случая,
с хладнокровием, почти неестественным для двадцатидвухлетнего, он в один миг мог
вымерять всю опасность и все положение дела, тут же мог найти средство, как уклониться от
нее, но уклониться с тем, чтобы потом верней преодолеть ее. Уже испытанной уверенностью
стали теперь означаться его движения, и в них не могли не быть заметны наклонности
будущего вождя. Крепостью дышало его тело, и рыцарские его качества уже приобрели
широкую силу льва.
– О! да этот будет со временем добрый полковник! – говорил старый Тарас. – Ей-ей,
будет добрый полковник, да еще такой, что и батька за пояс заткнет!
Андрий весь погрузился в очаровательную музыку пуль и мечей. Он не знал, что такое
значит обдумывать, или рассчитывать, или измерять заранее свои и чужие силы. Бешеную
негу и упоенье он видел в битве: что-то пиршественное зрелось ему в те минуты, когда
разгонится у человека голова, в глазах все мелькает несется, – летят головы, с громом
падают на землю кони, а он несется, как пьяный, в свисте пуль в сабельном блеске, и наносит
всем удары, и не слышит нанесенных. Не раз дивился отец также и Андрию, видя, как он,
понуждаемый одним только запальчивым увлечением, устремлялся на то, на что бы никогда
не отважился хладнокровный и разумный, и одним бешеным натиском своим производил
такий чудеса, которым не могли не изумиться старые в боях. Дивился старый Тарас и
говорил:
– И это добрый – враг бы не взял его! – вояка! не Остап, а добрый, добрый также вояка!
Войско решилось идти прямо на город Дубно, где, носились слухи, было много казны и
богатых обывателей. В полтора дня поход был сделан, и запорожцы показались перед
городом. Жители решились защищаться до последних сил и крайности и лучше хотели
умереть на площадях и улицах перед своими порогами, чем пустить неприятеля в домы.
Высокий земляной вал окружал город; где вал был ниже, там высовывалась каменная стена
или дом, служивший батареей, или, наконец, дубовый частокол. Гарнизон был силен и
чувствовал важность своего дела. Запорожцы жарко было полезли на вал, но были встречены
сильною картечью. Мещане и городские обыватели, как видно, тоже не хотели быть
праздными и стояли кучею на городском валу. В глазах их можно было читать отчаянное
сопротивление; женщины тоже решились участвовать, – и на головы запорожцам полетели
камни, бочки, горшки, горячий вар и, наконец, мешки песку, слепившего им очи. Запорожцы
не любили иметь дело с крепостями, вести осады была не их часть. Кошевой повелел
отступить и сказал:
– Ничего, паны-братья, мы отступим. Но будь я поганый татарин, а не христианин, если
мы выпустим их хоть одного из города! Пусть их все передохнут, собаки, с голоду!
Войско, отступив, облегло весь город и от нечего делать занялось опустошеньем
окрестностей, выжигая окружные деревни, скирды неубранного хлеба и напуская табуны
коней на нивы, еще не тронутые серпом, где, как нарочно, колебались тучные колосья, плод
необыкновенного урожая, наградившего в ту пору щедро всех земледельцев. С ужасом
видели с города, как истреблялись средства их существования. А между тем запорожцы,
протянув вокруг всего города в два ряда свои телеги, расположились так же, как и на Сечи,
куренями, курили свои люльки, менялись добытым оружием, играли в чехарду, в чет и нечет
и посматривали с убийственным хладнокровием на город. Ночью зажигались костры.