Page 5 - Тарас Бульба

власть вместе с крепким наказом явиться сей же час со всем полком, если только он подаст
из Сечи какую-нибудь весть. Хотя он был и навеселе и в голове его еще бродил хмель,
однако ж не забыл ничего. Даже отдал приказ напоить коней и всыпать им в ясли крупной и
лучшей пшеницы и пришел усталый от своих забот.
– Ну, дети, теперь надобно спать, а завтра будем делать то, что бог даст. Да не стели
нам постель! Нам не нужна постель. Мы будем спать на дворе.
Ночь еще только что обняла небо, но Бульба всегда ложился рано. Он развалился на
ковре, накрылся бараньим тулупом, потому что ночной воздух был довольно свеж и потому
что Бульба любил укрыться потеплее, когда был дома. Он вскоре захрапел, и за ним
последовал весь двор; все, что ни лежало в разных его углах, захрапело и запело; прежде
всего заснул сторож, потому что более всех напился для приезда паничей.
Одна бедная мать не спала. Она приникла к изголовью дорогих сыновей своих,
лежавших рядом; она расчесывала гребнем их молодые, небрежно всклоченные кудри и
смачивала их слезами; она глядела на них вся, глядела всеми чувствами, вся превратилась в
одно зрение и не могла наглядеться. Она вскормила их собственною грудью, она возрастила,
взлелеяла их – и только на один миг видит их перед собою. «Сыны мои, сыны мои милые!
что будет с вами? что ждет вас?» – говорила она, и слезы остановились в морщинах,
изменивших ее когда-то прекрасное лицо. В самом деле, она была жалка, как всякая
женщина того удалого века. Она миг только жила любовью, только в первую горячку
страсти, в первую горячку юности, – и уже суровый прельститель ее покидал ее для сабли,
для товарищей, для бражничества. Она видела мужа в год два-три дня, и потом несколько лет
о нем не бывало слуху. Да и когда виделась с ним, когда они жили вместе, что за жизнь ее
была? Она терпела оскорбления, даже побои; она видела из милости только оказываемые
ласки, она была какое-то странное существо в этом сборище безженных рыцарей, на которых
разгульное Запорожье набрасывало суровый колорит свой. Молодость без наслаждения
мелькнула перед нею, и ее прекрасные свежие щеки и перси без лобзаний отцвели и
покрылись преждевременными морщинами. Вся любовь, все чувства, все, что есть нежного и
страстного в женщине, все обратилось у ней в одно материнское чувство. Она с жаром, с
страстью, с слезами, как степная чайка, вилась над детьми своими. Ее сыновей, ее милых
сыновей берут от нее, берут для того, чтобы не увидеть их никогда! Кто знает, может быть,
при первой битве татарин срубит им головы и она не будет знать, где лежат брошенные тела
их, которые расклюет хищная подорожная птица; а за каждую каплю крови их она отдала бы
себя всю. Рыдая, глядела она им в очи, когда всемогущий сон начинал уже смыкать их, и
думала: «Авось либо Бульба, проснувшись, отсрочит денька на два отъезд; может быть, он
задумал оттого так скоро ехать, что много выпил».
Месяц с вышины неба давно уже озарял весь двор, наполненный спящими, густую кучу
верб и высокий бурьян, в котором потонул частокол, окружавший двор. Она все сидела в
головах милых сыновей своих, ни на минуту не сводила с них глаз и не думала о сне. Уже
кони, чуя рассвет, все полегли на траву и перестали есть; верхние листья верб начали
лепетать, и мало-помалу лепечущая струя спустилась по ним до самого низу. Она просидела
до самого света, вовсе не была утомлена и внутренне желала, чтобы ночь протянулась как
можно дольше. Со степи понеслось звонкое ржание жеребенка; красные полосы ясно
сверкнули на небе.
Бульба вдруг проснулся и вскочил. Он очень хорошо помнил все, что приказывал
вчера.
– Ну, хлопцы, полно спать! Пора, пора! Напойте коней! А где стара'? (Так он
обыкновенно называл жену свою.) Живее, стара, готовь нам есть: путь лежит великий!
Бедная старушка, лишенная последней надежды, уныло поплелась в хату. Между тем
как она со слезами готовила все, что нужно к завтраку, Бульба раздавал свои приказания,
возился на конюшне и сам выбирал для детей своих лучшие убранства. Бурсаки вдруг
преобразились: на них явились, вместо прежних запачканных сапогов, сафьянные красные, с
серебряными подковами; шаровары шириною в Черное море, с тысячью складок и со