Page 79 - В списках не значился

работают хорошо, которые стараются, нам послабление будет. А которые местные, тех
домой отпустят, обещали, что непременно домой…
— Ладно, не причитай, — зло перебил Плужников. — Служи им, зарабатывай свободу,
беги домой — все равно не человек ты. Но одну штуку ты сделаешь, Прижнюк. Сделаешь,
или пристрелю тебя сейчас к чертовой матери.
— Не губите… — В голосе пленного звучали рыдания, но Плужников уже подавил в
себе жалость к этому человеку.
— Сделаешь, спрашиваю? Или — или, я не шучу.
— Ну, что могу я, что? Подневольный я.
— Пистолет Сальникову передашь. Передашь и скажешь, пусть на работу в крепость
просится. Понял?
Прижнюк молчал.
— Если не передашь, смотри. Под землей найду, Прижнюк. Держи.
Размахнувшись, Плужников перебросил пистолет прямо на лопату Прижнюка. И как
только звякнул этот пистолет о лопату, Прижнюк вдруг метнулся в сторону и побежал,
громко крича:
— Сюда! Сюда, человек тут! Господин немец, сюда! Лейтенант тут, лейтенант
советский!
Это было так неожиданно, что на какое-то мгновение Плужников растерялся. А когда
опомнился, Прижнюк уже выбежал из сектора его обстрела, к норе, грохоча подкованными
сапогами, бежала лагерная охрана, и первый сигнальный выстрел уже ударил в воздух.
Отступать назад, туда, где прятался безоружный и напуганный Волков, было
невозможно, и Плужников бросился в другую сторону. Он не пытался отстреливаться,
потому что немцев было много, он хотел оторваться от преследования, забиться в глухой
каземат и отлежаться там до темноты. А ночью отыскать Волкова и вернуться к своим.
Ему легко удалось уйти: немцы не очень-то стремились в темные подвалы, да и беготня
по развалинам их тоже не устраивала. Постреляли вдогонку, покричали, пустили ракету, но
ракету эту Плужников увидел уже из надежного подвала.
Теперь было время подумать. Но и здесь, в чуткой темноте подземелья, Плужников не
мог думать ни о расстрелянном им Федорчуке, ни о растерянном Волкове, ни о покорном,
уже согнутом Прижнюке. Он не мог думать о них не потому, что не хотел, а потому, что
неотступно думал совсем о другом и куда более важном: о немцах.
Он опять не узнал их сегодня. Не узнал в них сильных, самоуверенных, до наглости
отчаянных молодых парней, упрямых в атаках, цепких в преследовании, упорных в
рукопашном бою. Нет, те немцы, с которыми он до этого дрался, не выпустили бы его
живым после крика Прижнюка. Те немцы не стояли бы в открытую на берегу, поджидая,
когда к ним подойдет поднявший руки красноармеец. И не хохотали бы после первого
выстрела. И уж наверняка не позволили бы им с Волковым безнаказанно улизнуть после
расстрела перебежчика.
Те немцы, эти немцы… Еще ничего не зная, он уже сам предполагал разницу между
немцами периода штурма крепости и немцами сегодняшнего дня. По всей вероятности, те
активные, «штурмовые» немцы выведены из крепости, а их место заняли немцы другого
склада, другого боевого почерка. Они не склонны проявлять инициативу, не любят риска и
откровенно побаиваются темных, стреляющих подземелий.
Сделав такой вывод, Плужников не только повеселел, но и определенным образом
обнаглел. Вновь созданная им концепция требовала опытной проверки, и Плужников
сознательно сделал то, на что никогда бы не решился прежде: пошел к выходу в рост, не
скрываясь и нарочно грохоча сапогами.
Так он и вышел из подвала: только автомат держал под рукой на боевом взводе.
Немцев у входа не оказалось, что лишний раз подтверждало его догадку и значительно
упрощало их положение. Теперь следовало подумать, посоветоваться со старшиной и
выбрать новую тактику сопротивления. Новую тактику их личной войны с фашистской